Жены и дочери

На миг капризная фантазия Синтии рванулась вслед за тем, что вот-вот должно было от нее ускользнуть, – в тот момент любовь Роджера представилась ей чуть не бесценным сокровищем; однако она знала, что любовь эта отныне все равно будет лишена безоглядного восхищения и безоговорочного доверия; она сама нанесла урон этой любви и теперь отвергала ее именно из-за этого. Тем не менее в последующие годы, когда было уже слишком поздно что-то менять, она не раз возвращалась к ней мыслями и пыталась поднять непроницаемую завесу над «а как бы все могло сложиться».

– Пусть ты и приняла решение, отложи действия до завтра, – медленно проговорил мистер Гибсон. – Все твои проступки поначалу были не более чем обычным девичьим недомыслием, хотя и завлекли тебя в дебри обмана.

– Не трудитесь описывать оттенки черного, – горько произнесла Синтия. – Я не настолько испорчена, чтобы не представлять себе свои проступки, причем много лучше других. Что же касается моего решения, действия я предприняла незамедлительно. Возможно, Роджер еще нескоро получит мое письмо, но я уповаю на то, что рано или поздно оно до него доберется; кроме того, как я уже говорила, я все сообщила его отцу; уж его-то это явно не расстроит! Ах, мистер Гибсон, мне кажется, если бы я выросла в другой обстановке, не было бы у меня такого мятущегося, озлобленного сердца. А теперь… Нет, не смейте! Я не нуждаюсь в здравых утешениях. Я их не переношу. Я всегда мечтала о восхищении и поклонении, о высоком мнении мужчин. Ах, какие злые эти сплетницы! Затронуть дурным словом Молли! Боже мой! Как все-таки ужасна жизнь!

Она уронила лицо в ладони, измотанная и нравственно и физически. Мистер Гибсон понял ее состояние. Он почувствовал, что новые рассуждения с его стороны только растревожат ее сильнее и еще усугубят ее отчаяние. Он вышел из комнаты и призвал Молли – она сидела, объятая печалью.

– Ступай к Синтии! – прошептал он, и Молли пошла.

Нежно и властно она заключила Синтию в объятия и прижала ее голову к своей груди, так, будто мать утешала своего ребенка.

– Душенька моя! – прошептала Молли. – Я так тебя люблю, милая, милая Синтия!

И она гладила ее волосы и целовала ей веки; Синтия была неподвижна, но вдруг вздрогнула, пораженная новой мыслью; глядя Молли в лицо, она произнесла:

– Молли, Роджер женится на тебе! Вот увидишь! Вы оба так хороши…

Но тут Молли оттолкнула ее с нежданной резкостью, вызванной отвращением.

– Не смей! – сказала она. От стыда и негодования лицо ее залилось краской. – Сегодня утром твой муж! А вечером мой! За кого ты его принимаешь?

– За мужчину, – улыбнулась Синтия. – А раз уж ты не позволяешь мне называть его переменчивым, я подберу другое слово и назову его способным утешиться!

Однако Молли не улыбнулась в ответ. И тут в кабинет, где сидели девушки, вошла служанка Мария. Вид у нее был испуганный.

– А хозяина нет? – спросила она, словно не доверяя собственным глазам.

– Нет, – ответила Синтия. – Я слышала, как он вышел из дому. Минут пять назад за ним затворилась входная дверь.

– Боже ты мой! – воскликнула Мария. – А ведь к нему приехал верхом человек из Хэмли-Холла, и он говорит, что мистер Осборн умер и чтобы хозяин прямо сейчас ехал бы к сквайру.

– Осборн Хэмли умер! – повторила Синтия с благоговейным удивлением.

Молли же тут же выскочила из дому, выискивая в темноте вестника, бросилась на конюшенный двор, где на темном жеребце, морда которого была вся в пене, неподвижно сидел грум, – силуэт его вырисовывался в свете фонаря, стоявшего рядом на ступенях; фонарь оставили слуги, потрясенные новостью о кончине прекрасного юноши, так часто бывавшего в доме их хозяина, воплощения ловкости, элегантности и красоты. Молли подошла к груму, который сидел в задумчивости, возвращаясь мыслями к тому, чему совсем недавно был свидетелем.

Она положила руку на влажную горячую холку лошади; грум вздрогнул.

– Поедет к нам доктор, мисс? – Он разглядел ее в тусклом свете.

– Он действительно мертв? – спросила Молли тихо.

– Боюсь, что да, – они говорят, что в этом нет никакого сомнения. Но я так торопился! Может, еще есть какая надежда? Поедет к нам доктор, мисс?

– Его нет дома. Полагаю, его уже разыскивают. Я сама к вам поеду. Господи, бедный сквайр!

Она бросилась в кухню, стремительно прошла по всему дому, спрашивая, не знает ли кто, где ее отец. Слуги знали не больше, чем она сама. Ни они, ни она не слышали, что сделала Синтия, как всегда быстро оценив ситуацию. Они даже и не расслышали, как хлопнула входная дверь. Молли же помчалась наверх, в гостиную, – в дверях стояла миссис Гибсон, вслушиваясь в необычную суматоху:

– В чем дело, Молли? Боже, дитя мое, как ты бледна!

– Где папа?

– Ушел. А что случилось?

– Куда?

– Да мне-то откуда знать? Я спала; Дженни явилась наверх – она шла убирать спальни; эта девица вечно делает то, что ей не положено, а Мария постоянно этим пользуется!

– Дженни, Дженни! – отчаянно звала Молли, не желая терять ни секунды.

– Милочка, зачем же кричать, ведь есть звонок. Да что там случилось?