Его продвижение на север носило триумфальный характер. В каждом городе и в каждой деревне Бонапарта встречали криками восторга. Не важно, что египетская кампания обернулась провалом. Или что он бросил свою армию, которая почти полностью полегла в боях и от чумы, а ее остатки должны были сами договариваться с неприятелем. Он был здесь, во Франции, чтобы сразиться с не оправдавшим себя правительством, и французы от всего сердца приветствовали его.
Жозефина узнала эти новости за обедом с Гойе, одним из членов Директории. Весть, наверное, поразила обоих, так как они не ждали его возвращения, собственно говоря, и уж, во всяком случае, не триумфального возвращения.
Жозефина покинула охваченного паникой члена Директории, быстро и умело отдала нужные распоряжения, достойные ученицы Наполеона.
Она бросилась домой, собрала свои самые красивые туалеты, приказала заложить карету с резвыми застоявшимися лошадьми и понеслась галопом, чтобы перехватить его, прежде чем Бонапарта встретят родичи, чтобы прожужжать ему уши отравленными речами.
Жозефина забыла о своем красавце Шарле и о целой горе наделанных ею долгов, сосредоточившись только на том, чтобы как можно скорее добраться до супруга и снова пустить в ход свои чары, которые вдохновляли его на создание таких замечательных любовных писем из Италии.
Она была на пороге потери его, а то, что все-таки не потеряла, свидетельствует о глубинной прочности их отношений.
В поспешной гонке по осенним дорогам она разминулась с его кавалькадой, и, когда Наполеон прибыл в их дом на улице Шантерен, он застал там не жену, а поджидавшую его мать.
К Летиции вскоре присоединилась вся Бонапартова родня. Члены семейства слонялись по дому, выкладывая ему все подробности измены жены и преступной ее расточительности. Его просто подавил этот поток правды, полуправды и вымысла, и он коротко заявил, что сразу же начнет бракоразводный процесс. Его сестры радостно загудели, и весь клан рассыпался по Парижу, чтобы разнести повсюду хорошие новости.
Как только они покинули дом, он приказал собрать вещи Жозефины и сложить их в прихожей, где хозяйка может забрать их, не встречаясь с возмущенным мужем. После чего Наполеон лег спать, закрыв дверь на ключ, отгородившись таким образом не только от Жозефины, но также и от якобинцев с роялистами, которые уже точили ножи на человека, который не был ни экстремистом, ни законником, ни прикормленным политиком.
Едва Жозефина поняла, что разминулась с мужем, она приказала развернуть карету и гнать в Париж. Наверное, во время этой поездки ей приходили в голову гнетущие мысли, потому что пока она катила в южном направлении, то, во всяком случае, тешила себя надеждой, что обнимет его и поцелуями заставит забыть о своих глупостях. Ей удавалось это раньше, и она была убеждена, что, если ей представится такая возможность, она снова добьется своего. Теперь же она поняла, что ее задача в десятки раз усложнилась после того, что наплели восемь корсиканских языков. Разве можно услышать голос еще одной женщины в таком шумном гвалте?
Она выпрыгнула из кареты и кинулась в переднюю, прошуршала мимо собранных сундуков и стала подниматься по лестнице. Потом заколотила кулачками в дверь, но он не отозвался. Тогда она, отбросив всякую гордость, опустилась на колени, держась за ручку двери, и, рыдая, стала звать его своим мелодичным контральто, вновь и вновь умоляя выслушать себя.
Наполеон не отзывался очень долго. Он сидел сраженный ее воплями, убитый своей нерешительностью, не знающий, как лучше поступить. Уставший, задерганный человек, к которому вся Франция обращалась за помощью. А за дверью, заливаясь слезами, склонилась его жена. Женщина, которой он когда-то написал: «Моя жизнь стала невыносимой после того, как узнал, что ты несчастна!»
Похоже на сцену из волнующей трагедии.
Внутри комнаты сохранялась тишина, и в конце концов Жозефину охватил ужас не менее леденящий, чем тот, который она испытала прежде, когда распахивались железные решетки тюрьмы Ле-Карм и тюремщик громко выкликал имена обреченных на казнь.
Она уже почти потеряла надежду, но тут подоспела ее служанка, а также подкрепление в лице других членов семьи Богарне — загоревшего Эжена и его привлекательной пятнадцатилетней сестры Гортензии. К детям Жозефины великий воин привык относиться как к своим собственным.
Они стояли со своей матерью на лестничной площадке и тоже умоляли его. Такого тройного натиска он не выдержал. Дверь распахнулась, и появился Наполеон, по щекам его стекали слезы. Он широко раскрыл объятия, в которые бросилась Жозефина. Потом дверь снова захлопнулась, а дети отправились к себе.
Возможно, эта дверь никогда надежно и не закрывалась. Возможно, ее закрыли лишь за неделю до Ватерлоо, когда полный мужчина бесшумно обошел Мальмезон, вошел в ее комнату, а потом вышел со слезами на глазах…