Жернова. 1918–1953. Клетка

Петр Степанович Всеношный, загорелый до черноты, в широкополой соломенной шляпе, в холщовых белых штанах и в выгоревшей, когда-то голубой, безрукавке брел по дороге, с удовольствием погружая в горячую пыль голые ступни усталых ног. Свой видавший виды велосипед он катил, держа за руль обеими руками. К раме привязаны две корзины, наполненные огурцами и помидорами, зеленым луком, укропом, молодой картошкой и фасолью. Еще одна корзинка закреплена на багажнике, так что для самого Петра Степановича места на велосипеде не осталось.

Свой выходной день, — а он пришелся в этот раз на среду, — Петр Степанович провел на своем огороде, пропалывая его от бурно пустившихся в рост после дождей сорняков, окучивая кукурузу и картошку, собирая урожай. Он наломался, устал, но был доволен проделанной работой и предвкушал, как удивится и порадуется жена, увидев их огород чистым и ухоженным.

Дождь пришелся весьма кстати, теперь вполне можно рассчитывать, что на зиму они с Верой Афанасьевной будут обеспечены всем необходимым. И даже могут без ущерба для себя поделиться с детьми.

Перебравшись из Харькова в Константиновку, растущий промышленный город в ста примерно километрах к северу от города Сталино, бывшей Юзовки, Петр Степанович устроился сменным инженером-технологом литейного производства на металлургический завод, а Вера Афанасьевна, в молодости закончившая учительские курсы, пошла работать в школу преподавателем младших классов. Они получили двухкомнатную квартиру в двухэтажном итээровском доме в поселке имени товарища Фрунзе, участок земли под огород в трех километрах от дома, и вот уже четвертый год живут на новом месте, вполне освоились, и кажется Петру Степановичу, что никогда они не жили в Харькове, не хаживали раза два в месяц в театр и филармонию, не провели с женой полгода в Германии, куда он послан был советской властью в качестве специалиста по закупкам технологического оборудования, не сидел потом безвинно в Бутырках, не загибался в Березниковском лагере строгого режима. Но ведь все это было, было, и ни с кем-нибудь, а с ним, Петром Степановичем Всеношным.

Видел бы его сейчас Левка Задонов! Куда подевались лоск и блеск, осанистость и чувство собственного достоинства бывшего ведущего технолога Харьковского завода тяжелого машиностроения! Этот загорелый до черноты человек, одетый черте во что, выглядел селянином, обычным селянином да и только. А если бы его увидел бывший петербуржец герр Бауэр, четыре года назад чиновник по внешним связям германской фирмы "Маннесманн"… о-о! — вот уж посмеялся бы над товарищем Всеношным, вот бы потешился, застав его босиком на этой степной дороге.

Ну, да бог с ними! Jedem das Seine — каждому свое, как говаривают просвещенные немцы.

Узкая дорога петляет среди зарослей кукурузы, подсолнечника и проса, среди грядок с огурцами и помидорами, луком и чесноком, картофелем и баклажанами. Иногда к самой дороге тянутся арбузные и дынные, кабачковые и тыквенные плети, среди узорной листвы посверкивают глянцевитой зеленью бока зреющих плодов. На огородах почти никого, разве что мелькнет выгоревшая на солнце косынка какой-нибудь старушки: день рабочий, не до огородов.

Еще один поворот — и перед Петром Степановичем открывается панорама города, ставшего таковым чуть больше года назад, но все еще остающимся большим селом, протянувшим свои пыльные улицы и переулки вдоль линии железной дороги. Беленые известью игрушечные хатки-мазанки под соломенными и камышовыми крышами прячутся среди вишенника, яблонь, груш, слив, абрикосов. Улицы обозначены пирамидальными тополями, отдельной кучкой теснятся кирпичные двух и четырехэтажки, строящаяся школа и универмаг, слева среди акаций городского парка светлеет пятно недавно открытого стадиона. Город отлого спускается к железной дороге, а за нею высятся каменные ограды, за оградами вздымаются темные корпуса и трубы заводов, работающих и строящихся. А еще дальше, за темными заводскими корпусами, за переплетением железных конструкций и подвесных дорог, по которым ползут вагонетки с рудой и шихтой, в серой дымке теряется более зеленая нижняя степь, голубые ленты ставков, купы раскидистых ив, среди которых белеют дачи партийного и советского начальства.