Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

А может, и не было никакой скованности или чего-то там еще, а все это он выдумал, пытаясь проникнуть вглубь самого себя и объяснить то, что там обнаруживал. Тем более что обнаруженное вчера казалось одним, сегодня кажется другим, а чем обернется завтра, известно одному богу… или черту, если они, конечно, существуют. Но это и хорошо — не в смысле бога или черта, а в смысле изменчивости ощущений.

"Излишество так же вредит здоровью, как и скудость", — с довольной улыбкой подумал Алексей Петрович, разглядывая себя в зеркало. Он потянулся, ткнул в зеркало пальцем, произнес вслух: "Все нормально. Даже более того. По крайней мере, ты приедешь домой и не набросишься на свою бедную жену, как голодный волк на ни в чем не повинную овечку. Ты сыт, ты можешь быть великодушным".

Приближалась Москва, а вместе с ней всякие проблемы и вопросы, которые необходимо обмозговать сейчас, в одиночестве. И в первую голову — репортаж из Березников. Что этот репортаж ему придется написать, Алексей Петрович не сомневался, потому что не было никаких веских причин в глазах главного редактора газеты, чтобы этот репортаж не появился на ее страницах.

Другие газеты уже давно дают развернутые материалы с Беломорстроя, Кузнецкстроя, из Воркуты, из множества других мест, а "Гудок" пока ограничивался информацией да небольшими заметками. Требовалось нечто всеохватывающее, и главред пообещал Алексею Петровичу целую полосу, если репортаж будет на уровне "Правды". Он даже велел — еще перед отъездом Алексея Петровича в Березники — подобрать для него все более-менее значительные материалы из других московских газет, получилась солидная пачка, так что следовало ожидать, что "Правда" вот-вот даст передовицу с обзором этих материалов, и "Гудок" окажется в хвосте. И это не самое худшее. Могут быть сделаны выводы, что газета Наркомата желдортранса не уделяет внимания животрепещущему вопросу, на который указал сам товарищ Сталин.

Редактор, напутствуя Алексея Петровича, об этом, разумеется, не говорил, ну да ведь Алексей Петрович не первый год в газете, сам понимает, что к чему. Так что писать придется все равно, несмотря на весь идиотизм виденного им в Березниках. Более того, надо в первую голову самому избавиться от комплекса идиотизма, иначе ничего путного из его пера не получится. Но и повторять уже использованные другими газетами формы и повороты — это значит остаться незамеченным, оказаться на уровне рядовых бумагомарак. Надо так подать материал, чтобы он выглядел как открытие, и при этом не отступал от партийной точки зрения. Тут наизнанку вывернись, а сделай, потому что от этой статьи зависит не только твоя журналистская судьба, но и — главное! — писательская.

И Алексей Петрович, едва подумав об этой своей судьбе, тут же, презрев время, мысленно шагнул сразу года на два, на три вперед, где он уже известен как один из ведущих русских писателей. Он увидел себя окруженным поклонниками и поклонницами, услышал их восхищенные речи, представил себя сидящим в президиуме писательского съезда, который все никак не соберется, как он произносит там умную речь, и сам Горький…

Ведь если разобраться, то это вовсе даже не маниловщина, а вполне реальное будущее: ему, Алексею Задонову, по силам создать крепкий роман, и это будет роман об интеллигенте, который преодолел свое неприятие власти большевиков во имя будущего России. В конце концов, и в самые жестокие и мрачные времена существовали островки света и добра, не может быть, чтобы они не существовали и сегодня. Даже в той же Ирэне Яковлевне причудливо сплелись большевистский склад ума, еврейская предусмотрительность и осторожность, чисто женское желание счастья, идейный аскетизм и жадность к плотским наслаждениям.