Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Перед обедом Красников с другими офицерами батальона помылся в бане, оделся во все чистое. Ощущение у него было такое, что он не на фронте, а в училище, что завтра праздник Первомая, что после парада он пойдет в увольнение и познакомится с красивой девушкой. Его солдаты тоже, судя по всему, испытывали похожие чувства, потому что были против обыкновения разговорчивы, встречали и провожали своего командира улыбками. Лейтенант чувствовал в себе потребность говорить людям только хорошее, ободряющее, что-то вроде того, что все самое трудное позади, а впереди сплошной праздник — и все в этом роде, но говорить он мог еще плохо, слова приходилось с трудом продавливать сквозь зубы непослушным языком.

Красников бродил по расположению батальона, находя предлог побывать там и сям и не признаваясь себе, что ищет Ольгу, которая промелькнула раза два и пропала, забившись в какую-то норку. Лейтенант хотел ее видеть, как ему казалось, просто так хотел, ни на что при этом не рассчитывая, но те прощальные поцелуи все чаще и чаще всплывали в его памяти, наполняя душу волнением и ожиданием.

Странно, но до сих пор он как-то не обращал на нее особого внимания, а теперь вот… Хотя, разумеется, соперничать с майором Леваковым не имело смысла. Да и Ольга вряд ли предпочтет его комбату. Тут и думать нечего, но, несмотря на это, лейтенант Красников и думал и чего-то ожидал.

В командирской землянке, между тем, накрывали на стол, и почти все офицеры батальона в нетерпении прохаживались неподалеку, собирались кучками, курили, обменивались новостями и догадками относительно возможного наступления.

— Ну вот, вы проехали вдоль фронта — и что там? Скоро ли начнут? Где, по-вашему, должно начаться? Куда нас могут бросить? — задавали Красникову и другим офицерам вопросы те, кто оставался на месте.

— Да вроде везде одинаково, — отвечали красниковцы, как их теперь называли, — везде то же самое, что и здесь. Силища готовится — будь здоров какая. А когда и где — кто ж его знает! Разве что в штабе фронта…

— Эх, братцы, дожить бы до победы! — сбил на затылок шапку старший лейтенант Гремячев, командир третьей роты. — Представляете? Утром проснулся, а нигде не стреляют. И никаких атак и наступлений. Встаешь и идешь на работу. Или еще куда. И так каждый день. Чудно!

— Жена, дети, теща, авоськи, пеленки — благодать! — в тон ему закончил лейтенант Никитин.

Все засмеялись. И не потому, что Никитин сказал что-то смешное, а потому, что, действительно, трудно все это себе представить, а больше всего — самого себя в мирной жизни. Даже подумать, что эта жизнь когда-нибудь настанет, и то было странно после стольких жизней, прожитых на войне, но это для тех, кто уже изрядно понюхал пороху, а для восемнадцати-девятнадцатилетних младших лейтенантов только все еще начиналось, и мысли о мирной жизни в голову им не приходили. Младшие сбились в отдельную кучку и слушали с открытыми ртами восторженные рассказы своих товарищей о своем первом боевом крещении, где действительность переплелась с домыслом и вымыслом.

— Да скоро они там? — проявил нетерпение кто-то из ветеранов. — Солдаты давно уже поели, а тут брюхо подвело нет спасу.

Над поверхностью затоптанного снега, там, где располагалась землянка смершевца, появилась шапка, и вслед за ней стала медленно вырастать фигура посыльного, бывшего интенданта Пилипенко. Вот он выбрался до пояса и огляделся. Заметив офицеров возле комбатовской землянки, некоторое время вглядывался в них, разглядел кого надо и начал преодолевать последние ступеньки.

— Ну, братцы, разбегайсь! Не иначе как Кривоносу кто-то из нас понадобился! — негромко воскликнул младший лейтенант Постников из первой роты.

— Бдит, родименький, — съязвил кто-то.

Офицеры мельком глянули на посыльного и демонстративно отвернулись.

Посыльный, еще недавно кожа да кости, а при Кривоносове раздобревший и отпустивший животик, какой он, видать, имел до войны и плена, с некоторой робостью приблизился к офицерам и, остановившись на почтительном расстоянии, громко произнес:

— Старший лейтенант Кривоносов просят лейтенанта Красникова! — И добавил: — По срочному делу, — но, видя, что никто не шелохнулся и лейтенант Красников тоже, подошел поближе и замер как бы немым укором.

Красников нахмурился, подавил вздох и пошел к землянке Кривоносова. Он шел и затылком чувствовал на себе взгляды офицеров. Хорошее настроение погасло.

Лейтенант спустился в землянку, толкнул дверь. После дневного света и морозного воздуха полумрак землянки и непроветриваемая духота, согнувшаяся над столом в самом углу темная фигура Кривоносова — все это сразу взвинтило Красникова, подняв в душе его мутную волну озлобления.

Однако лицо смершевца при виде ротного светилось широкой улыбкой, он вышел из-за стола, шагнул навстречу, раскинув руки, будто собирался обнять вошедшего.

— Заходи, заходи, лейтенант! — пригласил он. — Извини, что не вовремя, что оторвал тебя от приятного времяпрепровождения. Дела, брат, дела. Ты мне понадобился всего на пару минут.