Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Кривоносов откинулся к стене, его скуластое лицо расплылось в широкой понимающей улыбке.

— Так-таки и не знаете? Вы же умный человек, Пивоваров…

— Я был умным, старший лейтенант, когда носил знаки различия капитана второго ранга. Но это было давно. С тех пор я заметно поглупел.

— Значит, не хотите отвечать, — констатировал Кривоносов и склонился над столом. Рот его сжался, глаза сузились, желваки на скулах набрякли. — Жаль, очень жаль.

— А вы, старший лейтенант, меня еще ни о чем и не спрашивали, — произнес Пивоваров и уставился в угол, приготовившись к долгому и бессмысленному сидению.

— Ну, положим, те, кто уже побывал здесь, успели раззвонить, о чем их спрашивали, и вы, разумеется, шли сюда с готовыми ответами. Разве не так, Пивоваров?

— Нет, не так, старший лейтенант. Во-первых, вы каждого предупреждаете, чтобы он о разговоре с вами никому ничего не говорил. Во-вторых, мы люди военные и сами знаем, о чем можно говорить, а о чем нельзя.

— Скажите, вы с Гавриловым друзья?

— Да.

— Что же, вы и его не предупредите?

— Ни я, ни Гаврилов не совершили никакого преступления, которое надо было бы скрывать, тем более уговариваться, что отвечать на ваши вопросы. Вы можете пригласить его сюда прямо сейчас…

— Вот тут лейтенант Красников пишет, — перебил Пивоварова Кривоносов. — Он пишет, что вы с Гавриловым хорошо воевали, проявляли инициативу и так далее…

Кривоносов сделал паузу, но Пивоваров лишь пожал плечами и равнодушно произнес:

— Командиру видней.

— Когда вы в последний раз видели Дудника? — резко выпалил Кривоносов и подался к Пивоварову, впившись в его лицо щелками глаз.

— В окопе… перед атакой… По-моему, — неуверенно произнес тот.

— Что значит — по-вашему?

— У меня не было ни нужды, ни желания обращать внимания на рядового Дудника. Я знаю абсолютно точно, что рядом со мной его не было. К тому же, мы в разных взводах.

— А потом вы его не видели?

— Нет. Я могу сказать лишь о тех людях, что были рядом. Трусов среди них я не видел.

— Но Дудника нет ни среди раненых, ни среди убитых. Что вы думаете по этому поводу?

— Я могу лишь предполагать, фантазировать. Но в этой области я не профессионал. Вы, старший лейтенант, наверняка умеете это делать лучше меня.

Кривоносов долго рассматривал бесстрастное лицо Пивоварова, его слегка оттопыренные уши, нос с горбинкой, плотно сжатые губы. И чем дольше он его рассматривал, тем сильнее распирала его изнутри удушающая ненависть. Будь это в лагере, уж он бы показал этому бывшему, как надо отвечать на вопросы, он бы из него выбил и напускное спокойствие, и едва прикрытое высокомерие. К сожалению, здесь не лагерь, а передовая.

Перед Кривоносовым сидел его личный враг — хитрый, коварный, умный. Как ловко он ускользает от прямых ответов, какая дьявольская увертливость! Не может быть, чтобы за этим ничего не скрывалось, чтобы у такого человека была чистая совесть. И потом… ведь дрогнули же веки у этого бывшего кавторанга, когда прозвучала фамилия Дудника. Дро-огнули. За этим малозначительным фактом стоит страх разоблачения, который, как бы его ни маскировали, никогда полностью спрятать нельзя, — это противоестественно. И с Гавриловым они спелись — это уж как пить дать. Стрелять таких гадов надо, давить…

А Пивоваров сидел сгорбившись, рассматривая свою шапку, крутя ее так и этак, и, казалось, был всецело поглощен этим занятием.

Кривоносов побарабанил пальцами по столу. Он решал, что делать дальше. Похоже, что сейчас — и в таких условиях — он ничего не добьется. Лучше всего выдернуть Пивоварова ночью из землянки и, не дав опомниться, предъявить обвинение в убийстве Дудника, поставить к стенке и… Дальше по обстоятельствам. И с Гавриловым поступить так же. Но для этого надо смотаться в отдел при штабе корпуса, доказать, что он имеет все основания взять этих двоих, прихватить с собой из отдела пару «волкодавов», которые имеют навык обработки человеческого материала, — один он это дело не потянет, — и уж тогда, только после этого…

— Ладно, Пивоваров, — произнес как можно более равнодушно Кривоносов. — Идите пока. И хорошенько подумайте над своим поведением.

— Я всю жизнь, старший лейтенант, думаю над своим поведением, — произнес Пивоваров, вставая. — Вам, между прочим, тоже никто не мешает это делать.

— Н-ну, т-ты! — с угрозой выдавил Кривоносов. — Не забывай, где находишься.

Пивоваров ничего на это не ответил и вышел за дверь.

Он поднялся по ступенькам и увидел Гаврилова, сидящего на бревне, а невдалеке кривоносовского посыльного. Гаврилов встал, отряхнулся, пошел навстречу.

— Ты, Алексей Потапыч, главное, не горячись. Очень тебя прошу, — произнес Пивоваров, беря Гаврилова за рукав шинели. Он произнес это с обезоруживающей улыбкой и настолько громко, чтобы мог услышать Пилипенко.

Гаврилов лишь усмехнулся половиной лица, согласно кивнул головой и стал спускаться вниз по ступенькам.

Когда Гаврилов, примерно через час, вышел от Кривоносова, то застал Пивоварова, вышагивающего между соснами. Узкая тропинка длинной метров пятьдесят была хорошо утрамбована.