Жернова судьбы

– Кому удалось за границу сбежать, все свободны, потому как там рабства нет! Ты, дядька Федот, про Пугачёва слыхал ли? Не слыхал, потому что ни писать, ни читать не обучен, неграмотный ты, тёмный! А это был великий человек, который войну начал против господ за свободу простого народа! Ничего не пожалел, жизни своей, голову сложил на плахе, но народ к воле вёл!

– А ты кого хочешь за собой повесть? – грубо спросил Федот. – Петьку с Пахомкой? Или Сеньку? Или…

– Всех, кто хочет воли! – отрезал Иван.

В голове его мутилось от недостатка сна, но решимость была тверда и нерушима.

– Или мы все вместе нападаем на барина и его холуёв, или смотрите, как он надо мной измываться будет, и жалейте себя! Всё! Не буду с тобой боле говорить. Иди спи, дядь Федот! У тебя на завтра труды тяжкие. Покойной тебе ночи! – Иван замолчал, так и не спросив про Савву: где он, почему его не видно.

Наступил третий день. Ваня едва перемогался. Если учесть, что и предыдущие ночи он провёл почти без сна, в мучительных раздумьях, не удивительно, что состояние его было сродни бреду. Лохань с помоями он с презрением отбросил, кроме горбушки хлеба, которой накормила его Дуня в первую ночь на цепи, во рту больше не было ни росинки. Ваня сидел, полузакрыв глаза и слегка склонив голову, волосы падали на глаза. От голода, жажды и бессонницы сознание мешалось, и парень не сознавал порой, наяву он или бредит. Поэтому, увидев в поле зрения сапоги и услышав приказ встать, даже не подумал пошевелиться. Лишь когда приказ повторился и на его плечи обрушились удары плетью, он поднял тяжёлые веки и сквозь туман увидел сводного брата с каким-то невзрачным господинчиком с серыми волосами, острым личиком и цепкими холодными зелёными глазами. Саша, изрядно разозлённый неуступчивостью холопа, махнул рукой и два холуя рывком подняли Ивана на ноги.

– Вот об ём я вам сказывал, господин Болтов! – сказал барин.

Как ни муторно было Ване, неграмотность брата в очередной раз резанула ухо.

– О нём, – пробормотал он.

Приезжий господин всё услышал и осмотрел его с любопытством:

– Интересный экземплар! Этот скот, Александр Андреевич, тебя исправил, что ли?!

Болтов захохотал звонко и весело, повизгивая и всхлипывая:

– Помилуй, Зарецкий, ты как дошёл до жизни такой?! Много смутьянов я повидал на своём веку, но чтоб такое… Честное благородное слово, в первый раз!

Саша мрачно молчал. Отхохотавшись, помещик обратился к нему:

– И что же ты хочешь от меня, Александр Андреич?

– Николай Павлович, ты столько раз помогал мне дельным советом, помоги ещё раз!

– Обломать его желаешь? Чтоб полностью признал твою власть и смирился?

– Да, чтоб при всех, чтоб даже мыслей о непокорстве не осталось! – скрипнул зубами Саша.

– Пороли?

– Да.

– Как часто?

– Да, в общем, один раз…

– Ну вот, первый твой промах. Ежедневно, ежели он смутьян, каких поискать, каждый вечер, например. Ты вкушать изволишь, а его перед тобой полосуют. Аппетит знаешь, как разыгрывается?! – Болтов подмигнул.

– Помрёт ведь сразу?

– Не помрёт, это твари живучие. Иной раз сам удивляюсь, насколько живучие… – медленно сказал помещик. – Уморить хочешь, а они не поддаются… Много ударов не назначай, ну, три-четыре дюжины, но так, чтоб живого места не осталось: спина, грудь, живот, ноги, голова. Понял ли?

– Пожалуй, да, Николай Павлович.

– Дале. Почему он у тебя в штанах, друг мой?

– Это исподнее, – удивился Саша.

– Где ты видел, чтоб псы ходили в исподнем, а? – опять засмеялся Болтов. – Учить тебя и учить! Опусти его, сделай животным.

Саша поморщился:

– Как-то это мне не по душе, Николай Павлович, не знаю, неприятно, что ли…

– Друг мой! – воскликнул Болтов. – Когда дело доходит до воспитания твоих подопечных, ты уж будь добр, отбрось эти ложные чувства! Неприятно, приятно… Это твой долг – учить своих холопов, ты за них на том свете ответишь! И что ты скажешь, ежели тебя спросят: все ли ты средства использовал для вразумления крестьян, а ты скажешь: не все, как-то неприятно было… Преступить чрез себя надо, рукава закатать – и вперёд!

Иван слушал со всё возрастающим раздражением и негодованием и не смог сдержаться.

– Что за чушь! – негромко, но внятно сказал он.

Помещик оборвал тираду и уставился на парня, как будто заговорил камень.

– А ты не соврал, Зарецкий, он действительно дерзок немыслимо! Если хочешь, прямо сейчас можно применить одно кардиналное средство.

– Не помрёт? – с беспокойством спросил Саша.

– Нет, но помучается изрядно. Ты не пробовал его в кнуты?

– Плетью пороли, кнутом – нет, им ведь, не умеючи-то, зашибить можно…

– Это да, опытный кат и за пять-шесть ударов может забить насмерть. Ну-ка, поверните его спиной! – приказал помещик.

– Это кто ж его так отделал? – разглядывая изувеченную спину Ивана, спросил он.

– Я, барин, – не без гордости ответил Федька.

– Да ты, друг мой, художник! – в голосе прозвучало чуть ли не восхищение, Болтов провёл рукой по грубым шрамам. – Совместил живое и неживое… Тем лучше, глубже борозды. Александр Андреич, прикажите разложить парня, да принесите мне кнут!