Жернова судьбы

Когда приказание было исполнено, он велел принести пороху да зажжённую свечу. Взял кнут, махнул им несколько раз, продемонстрировав мастерство владения, и не спеша, размеренно начал наносить удары. Через несколько минут кровавые борозды располосовали всю спину вдоль и поперёк. Иван молчал, лишь судорожные подрагивания мышц на руках и ногах показывали, какую жесточайшую боль приходится ему переносить.

Отбросив орудие наказания, помещик щедро посыпал спину порохом, аккурат в борозды, проложенные кнутом, и со словами:

– Ну, пришло время фейерверка! – поднёс зажжённую свечу.

Спина вспыхнула. Запахло горелым мясом. Иван, так и не издав ни звука, обмяк. Саша смотрел округлившимися глазами: о таком он даже и не слышал. Фёдор ухмылялся. Подхалимы переглядывались. Дворня ужаснулась и затаилась, Дуня рыдала в голос, Федот крякал и утирал слёзы. Из окон смотрели сенные девушки-кружевницы с рогатками на шее и плакали…

– Кто рыдает? – недовольно спросил палач. – Как тут у тебя всё не по-людски!

Саша кивнул Федьке, и тот притащил захлёбывавшуюся слезами девушку.

– Кто такая? – грозно спросил Болтов.

– Дунька-птичница, немая, – отрапортовал Федька.

Помещик ему явно импонировал.

– Немая – это хорошо! Недурна! – он больно ущипнул её за грудь. Девушка вскрикнула.

– Плакать – нельзя! – громко сказал мучитель. – Слёзы – это роскошь! Парня – к столбу, девку – выпороть немедля, чтоб знала, как плакать! Ну, – обернулся он к хозяину поместья, – показывай своих одалисок! Да прикажи обедать, от упражнений на свежем воздухе ого-го какой аппетит разгорается!

Приказания были исполнены в точности: Дуню немедленно выпороли, Ивана заковали в кандалы и бросили у столба. Рогатку не надели, поэтому он, не приходя в сознание, провалился в сон. Бесчеловечная пытка Болтова принесла и некоторую пользу: раны не кровоточили, запеклись, закрыв вход заразе. Ване даже приснился сон: Пусенька, весёлая и освещённая солнечными лучами, шла по цветущему лугу, ведя за руку двоих малышей – мальчика и девочку…

Очнулся Иван от потока ледяной воды, обрушившегося на голову и воспалённую спину. Задохнувшись, приподнялся на локтях, раны тут же немилосердно напомнили о себе, и, чтоб не застонать, он прикусил истерзанные губы.

– К столбу его, – отдал приказ сытый голос.

Запахло жареной курицей. Ивана рывком подняли на ноги, поставили спиной к столбу, а закованные руки закрепили на крюке над головой. Он стоял почти навытяжку, чуть запёкшиеся раны вскрылись, кровь поползла по спине густыми каплями. Иван попытался найти положение, при котором боль будет не такой терзающей, но тщетно…

– Вот так-то лучше, – парень приподнял свинцовые веки и увидел своих мучителей: брат стоял с бокалом вина, сероволосый господин доедал куриную ногу.

– А то, вишь ты, он у тебя и сидеть, и лежать мог! Тоже мне, наказание! Ты прям благодетель для своих крестьян, Александр Андреич!

Оба были изрядно под хмельком, сытые и довольные. Аромат курицы добрался до ноздрей Ивана, и желудок его предательски заворчал.

– Жрать хочет! – заржал Болтов. – Это хорошо! Вот пусть до вечера так повисит, а там подумаем, что с им дальше делать.

– Не желаешь ли чего, Николай Палыч? – с пьяной ухмылкой спросил Саша. –Вистануть? В баньке попариться? С девками моими?

– Вот это хорошая мысль! – согласился бесцветный человечек. – И поротую прикажи туда же!

– Федя! – крикнул Саша. – Баню! А с этого, – обернулся на Ивана, – глаз не спускать! А то я с вас самих… шкуру спущу!

Они оба захохотали и пошли прочь.

Фёдор проверил, насколько надёжно закреплены руки пленника, и тоже ушёл. Недалеко от Вани остался незнакомый ему парень, кудрявый и голубоглазый, похожий на барашка. Лицо его, с какими-то смазанными, невразумительными чертами, не было ни злым, ни жестоким, скорее, глуповатым. Он поглядывал на Ивана, но близко не подходил, сидел поодаль и жевал хлеб с мясом.

Желудок свело голодной судорогой. Ваня недовольно мотнул головой и переступил с ноги на ногу. Руки начали затекать, всё тело было одной сплошной болью.

– Эй, парень! – хрипло позвал он.

«Барашек» в удивлении воззрился на него, как будто заговорил камень.

– Тебя как звать?

– А тебе зачем? – голос у него был тоже какой-то бараний, тонкий и неприятный, хотя парню навскидку было лет двадцать пять.

– Просто. Познакомиться хочу, али ты боишься меня? – чуть подколол Иван, чтоб быстрей разговорить его.

– Никого я не боюсь! – вскинулся парень. – Тем боле тебя! Артемием кличут.

– Ты давно в поместье, Артемий?

– А как ты убёг, – пожал тот плечами. – Федька сразу нас сюда привёл, сказал, барина от татей охранять.

– От татей? – как ни плохо было парню, распухшие губы дрогнули в улыбке.

«Федот, наверное, или Михей – тати для братца… или кузнец с подручными».

– Долгонько ты тут живешь, Артемий. Верно, всех уж по именам выучил?

– Вестимо, – согласился он.

– Парнишка тут один есть, что-то я его не вижу… Лет семнадцать ему, волосы ровно пшеница и глаза голубые. Конюх он, Савва… Ты его не видал ли? Может, услали куда?

– Так он помер, – равнодушно сказал Артемий.