Жернова судьбы

– Как… помер? – не понял Иван. – Он малой совсем… Ты перепутал его с кем?

– Ни с кем я не перепутал, – обиделся парень. – Савка-конюх. Удавился он!

Ивану показалось, что из лёгких выкачали весь воздух и залили кипящую смолу. Он попытался вдохнуть, но не смог. Открыл рот, чтобы спросить, как это произошло, но издал какой-то сиплый непонятный звук. Артемий вскочил и подбежал к нему:

– Ты чё, паря? Не помирай, нельзя тебе! Счас Фёдора кликну!

– Не надо, – просипел Иван. – Не помру… скажи, Артемий, как… – слова не хотели срываться с языка, еле выдавливались прямо из глотки. – Как он… умер? – будто не про Савву спросил, а про какого-то совершенно незнакомого человека.

– Так когда ты убёг, – «барашек» опять уселся на приступку и запихнул в рот последний кусок мяса, речь его стала невнятной, – барин стал всех пороть, кто с тобой был, а больше всего Савке досталось. Что Фёдор с ним только не выделывал! – он покачал головой. – Парнишка молчал, ничего не говорил.

– Он не знал… – глухо пробормотал Иван. – Он ничего не знал…

– Его в погреб кинули и доставали оттуда, только чтоб выпороть, или водой на морозе облить, или ещё что… Ух, лютовал Фёдор!

– А что ещё он с ним… делал? – каждое слово Артемия словно забивало раскалённые штыри в сердце, пластало его в лоскуты. Грудь пылала, и это была не душевная, а физическая боль.

– Клеймо на лицо поставил, пальцы на руке отрубил, – жгучие слёзы подступили к глазам, и Иван изо всех сил зажмурился, чтоб не выпустить их наружу. – Ну, под конец у него спина-то загнила, черви там завелись, а барин лечить не давал, всё ждал, что он расскажет, куда ты с женой евошной убёг. А однажды пошли за ним в погреб, а он висит… опоясок от порток через балку перекинул и удавился… синий весь… – Артемий передёрнул плечами и осуждающе посмотрел на Ивана. – Это ты виноват! Из-за тебя парнишка помер!

Он мог бы этого и не говорить… Под прижатыми к глазам веками, сквозь багровые всполохи, пронеслась вся Савкина жизнь, какую Ваня застал… Вот он, весёлый и белозубый, косит, подвязав пшеничные волосы травяным жгутом, вот подбрасывает ввысь двойняшей, они визжат от радости, а Савва хохочет вместе с ними… Вот ласково обнимает мать и накидывает ей на плечи полушалок, который они вместе выбирали на ярмарке, а вот Савка, измазанный до ушей глиной, помогает Ване бить печь… больше мешает, чем помогает… И вечно трётся рядом, как лохматый щенок, со своим другом, в силу и защиту которого верит безоговорочно. «Ты же мой друг? – вопрошают его глаза. – Мой старший брат? Не дашь меня в обиду?» Вот он просит, молит взять его с собой в бега, заглядывая в душу синими глазами, а Иван оставляет его здесь, убоявшись, что пострадает Арина Тимофеевна…

Эти мысли пробудили такую ненависть к себе, что Ваня готов был сам себе горло перегрызть…

– Моя вина, – прошептал он, не открывая глаз, которые пекло огнём. – Моя вина… Барыня отобрала мужа, а я сына извёл… Нет мне прощения, матушка, во всём я виноват… Вот он тать, казните меня, люди добрые! – вдруг во весь голос вскричал Иван и с рычанием начал биться затылком о столб. Ударяясь спиной, он вновь вскрыл тонкую корочку – из ран потекла кровь. Только теперь боль была приятна ему, он принял её как наказание за свой грех.

– Ты чё?! – парень взметнулся с приступки. – Эй, ты это… брось!

Видя, что пленник не реагирует на него, опрометью ринулся прочь, крича:

– Федя! Скорей сюда! Скорей!

Крики Артемия образумили Ивана. Он прекратил самоистязание, перед его мысленным взором предстал другой образ – Михаил Петрович, который с тревогой и беспокойством говорил: «Только выживи, друг мой, выживи!»

– Я должен выжить, – пробормотал он. – Я должен отомстить! Господи! – воззвал он. – Почему я бессилен?? Опять бессилен что-либо изменить?! Почто шлёшь страдания людям, которые и так света белого не видят?! Почему?! Да есть ли ты там?!

Ваня скрипнул зубами. Ненависть к себе сменилась ненавистью к тем, кто замучил Савву до смерти.

– Я выживу, – пообещал он себе. – И уж когда доберусь до тебя, Фёдор, и до тебя, братец, пожалеете, что на свет родились!

Чёрный праведный гнев смоляной волной ударил в голову, и Ваня на какое-то время вообще перестал чувствовать боль.

– Савва, тобой клянусь! – прошептал он. – Не сдамся, выживу любой ценой и мучителям твоим отомщу!! Ты свидетель! – обратил лицо к небу. – Если помочь не можешь, то хоть не мешай!

Послышались торопливые шаги:

– Ты что задумал?! – рявкнул Фёдор, вперив в него злобный взгляд.

– Ничего. Видит Бог, ничего не задумывал, Фёдор Ипатьевич.

– А?! – не поверил своим ушам камердинер. – Как ты меня назвал?!

– Фёдор Ипатьевич, – повторил Иван, подняв голову и посмотрев прямо в чёрные зияющие глаза. – Богом клянусь, ничего не задумывал.

– Что-то тут не так. Пойду барину доложу. А ты смотри за ним, дурень! И если что, беги за мной со всех ног! – перепуганный «барашек» закивал, так что кудри замотались вперёд-назад.