Жернова судьбы

– Дуня, – прошептал он, – прости. Из-за меня, дурака неразумного, тебе пострадать пришлось. Одни несчастья я людям приношу. Зря ты меня, бабушка, приветила, и тебе достанется от барина. Да и люди… мало ли чего болтать будут… языками тебя мыть на старости лет.

– Ты не бойся, дурачок, мне никто не указ! – усмехнулась травница. – Ни барин твой, ни челядь глупая! Спи спокойно здесь. Дуня тюфячок принесёт да укрыться. Отдыхай парень, тебе силы нужны на то, что ты задумал.

– Бабушка, – уже засыпая, спросил он. – А как ты догадалась, что я притворяюсь? Никто не понял…

– Поняли те, сынок, кто любит тебя как родного, – Дуняша, Палаша, да я, старуха старая.

– И вовсе ты не старая… – под тихий говорок бабушки Миронихи Иван и не заметил, как провалился в целительный сон.

Он спал, и снилось ему только хорошее, от чего парень улыбался во сне. Травница увидела его улыбку, когда рано утром подошла разбудить Ивана и маленько подкормить его, чтоб выздоравливал быстрее. Такое спокойное, умиротворённое было у него лицо, что на глаза её набежали слёзы и, не удержавшись, она перекрестила его, спящего:

– Спит, ровно андел небесный! Ваня, сынок, вставать пора, не то барские псы нагрянут!

Иван открыл глаза, и видно было, как он возвращается из сна в явь: брови сошлись, челюсти сжались, вспомнив всё, он заново ощутил в груди ком тяжёлого жаркого гнева.

– Утро доброе, бабушка! – встал, с трудом разогнув спину, перекрестился на иконы, умылся и съел нехитрую снедь, которую ему предложили, поблагодарив с поклоном. – Не знаю, бабушка, смогу ли когда отплатить тебе за добро и за ласку, только разве службу какую сослужить…

– Иди, глупый! – ласковые морщинки побежали по лицу Миронихи, собираясь в причудливые рисунки. – Иди, а то влетит тебе!

Ближе к десяти утра пробудился барин и затребовал к себе дворецкого да камердинера с докладом, что произошло в имении, пока он спал. Иван, звеня кандалами, убирал двор и вдруг увидел Семёна Пармоновича, еле передвигающего ноги. Старик как будто высох ещё больше и одряхлел за то время, когда Вани не было в поместье.

«Неужели и его пороли из-за меня? – ворохнулась непрошеная мысль. – Сколько же человек пострадало из-за моего побега?!» – кровь бросилась в лицо, гнетущая боль в груди усилилась. Семён Пармонович неожиданно покачнулся и упал. Ваня отбросил метлу и ринулся к нему, стащив армяк, подложил его старику под голову и опустился рядом на колени. Тот поднял на него налитые кровью, слезящиеся глаза, и парень внезапно понял, что старик умирает.

– Бабушку Мирониху позовите!– крикнул он. – Дяде Семёну плохо!

– Ваня, я умираю… – тихо и с трудом проговорил старик. – У меня есть немного денег… откладывал, хотел выкупиться… возьми себе… они у Миронихи, она знает. Хочу сказать тебе ещё кое-что… Хорошая была барыня Елизавета Владимировна… но чёрное дело она содеяла с тобой… не желала вольную тебе давать… барин-то сразу думал… чтоб два сына у него было… а она возревновала, не восхотела, чтобы сына крепостной девки в правах уравняли…

– Дядя Семён, поберегите силы, помолчите! – взмолился Иван, ему абсолютно не хотелось слушать плохое о своей барыне, которую он почитал ангелом на земле.

– Нет, погоди и послушай! – неожиданно твёрдо сказал старик. – Потом барыня смягчилась к тебе, полюбила, но если бы не удар, ты бы не узнал о своём родстве… Андрей Александрович, царствие ему небесное, перед смертью клятву с неё взял освободить тебя, но она всё тянула и померла, так и не выполнив волю мужа… Ваня, ты равный наследник поместья Зарецких, о том документ есть… один у барыни был, а второй у барина… она не знала… у душеприказчика Алексея… молодой барин тоже не знает… я один…достань документ… до…стань… – исчерпав силы, старик безвольно откинул голову.

– Что тут? – раздался резкий голос. – Что за документ?

Иван поднял взгляд и увидел Федьку, который стоял, помахивая плетью.

– Не знаю, Фёдор Ипатьевич.

– Что с ним? Помирает?

– Не могу знать. Травницу позвал, она скажет.

– Оставь его и иди работай, – приказал Федька. – Я разберусь.

Иван продолжил уборку двора, поглядывая на старого дворецкого и приковылявшую травницу, склонившуюся над ним. После недолгого осмотра она покачала головой и тихо сказала:

– Не жилец. Удар это.

Ванька яростнее замахал метлой: вот ещё один человек, из тех, кто знал его, уходит из этого мира. И возможно, он тоже приложил к этому руку. Из тягостных дум его вырвал голос Федьки:

– Ты, иди к барину, он требует!

– Слушаюсь, – парень отложил метлу, отёр руки: «Что ты ещё придумал, братец?»

Пройдя коридорами, вошёл в до боли знакомый кабинет.

– Ну вот что с тобой делать? – устало и как-то безжизненно сказал Александр, когда звон кандалов достиг его ушей.

– Я провинился, барин? – не понял Иван.

Он переступил с ноги на ногу: кандалы натёрли лодыжки до крови, а обувки ему никакой не дали, босые ноги успели намёрзнуться и сейчас в тепле начали отходить и мозжить.

– Что ты топчешься?? Стой спокойно! – рявкнул Саша, от усталости его не осталось и следа.