Жернова судьбы

– Так ты за нами в бане подглядываешь, мерзавец?! И ЗА МНОЙ?!!– оглушительно гаркнул граф.

– Нет, нет, ваше сиятельство, как можно! – испуганно забормотал парень. – Никогда, никогда в жизни, ваша милость!

– Дальше!!

– А потом… потом я услышал от соседского дворника, что вот ищут беглого раба… награду обещали… – у лакея перехватило дыхание, и он зарыдал в голос, затрясся. – Батюшка граф, помилуйте! Помилуйте… – больше он ничего не смог выдавить из себя, да Михаилу Петровичу и так было всё понятно.

– Какая же ты дрянь! – с презрением бросил он. – Катался у меня как сыр в масле, всё у тебя было! Если бы рассказал о своих желаниях, я бы посодействовал как мог. А ты… подлая твоя душонка, вон что замыслил! Видеть тебя не могу, убирайся с глаз моих! Завтра же в рекруты продам, чтоб и духу твоего не было в моём доме!!

Парень ахнул, побелел как полотно:

– Нет, нет, батюшка, помилуйте! – подполз на коленях к графу и стал целовать его ноги. – Не продавайте, пожалейте, я у вас с малолетства на службе, всё справно исполнял! Это нечистый меня сгубил!

Михаил Петрович брезгливо оттолкнул его ногой и опустился в кресло:

– Не ползай! Ты человек, а не червь! Встань!!

– Не встану! – затряс головой Дмитрий. – Только не в рекруты, ваше сиятельство, не в рекруты! Матушка моя в деревне, не переживёт она, одна у ней отрада в жизни – внуков понянчить! Помрёт, помрёт, не дождётся, ведь двадцать пять годов! – он опять зарыдал в голос и упал головой в ноги графу.

Тот задумчиво смотрел на него сверху вниз.

– Встань, я сказал! ВСТАНЬ!!!

Парень с трудом поднялся, его била крупная дрожь, лицо, заплаканное и засопливленное, вызвало у графа приступ отвращения.

– Нечистого не Марфой ли звать?

От этого вопроса лакей опять рухнул на колени:

– Нет, ваше сиятельство, это я, я, я один замыслил, меня наказывайте! Марфа невинна, истинный крест! – он размашисто перекрестился, глядя на графа. – Накажите, ваше сиятельство, но Марфу не трогайте!

Михаил Петрович звякнул колокольцем, в дверь тут же просунулся камердинер:

– Чего изволите, ваше сиятельство?

– Изволю вот что, Николай Игнатьич, – видно было, что граф говорит с трудом. – Уведи его и запри куда-нибудь, потом возвращайся.

Камердинер подхватил парня подмышку и стал поднимать, но тот сопротивлялся:

– Не встану, батюшка, пока не помилуете, не встану!

В конце концов Николай Игнатьевич схватил его за ухо, выкрутил, заставил встать с колен и поволок из кабинета. Но лакей продолжал молить о прощении, крики его были слышны ещё какое-то время, пока не затихли.

Михаил Петрович безмерно устал от этой отвратительной сцены, но ещё ничего не кончилось, он должен был измыслить наказание, которое соответствовало бы проступку Дмитрия. Он налил и выпил ещё рюмку коньяку.

– Ваше сиятельство? – зашёл камердинер. – Я его в чулан запер, пусть посидит.

– Ты скажи мне, верный слуга, как его наказать? – тяжело спросил граф. – Это он на Ивана Андреевича донёс, и тот теперь в аду муки принимает. Что с ним делать?

Старик задумчиво смотрел на своего господина:

– Извелись вы, Михаил Петрович, на вас лица нет.

– Я его рекрутчиной припугнул, но ведь не продам же! Тем более мать у него одна в деревне… Марфа тут эта… Как он её защищать кинулся, ты бы видел, Николай!

– Если кинулся защищать, ваше сиятельство, – это хорошо, любит, значит. А наказать надо, мне думается, по старинке.

– Это как? Что ты имеешь в виду?

– А как нашкодивших ребятишек наказывают? Портки спущают – и крапивой! Не так больно, как обидно.

– Николай Игнатьич! – возмутился граф. – В моём доме отродясь никого не пороли! И не будут!

– Так и проступков таких не было! А без наказания нельзя, Михаил Петрович, этак и другие слуги разбалуются и решат, что им всё дозволено! Батюшка ваш порол, бывалочи…

– Ну, я не мой батюшка, – прервал камердинера граф и замолчал. Старик тоже молчал, ждал решения.

– Ну, ладно, подготовь всё, Николай Игнатьич, – хмуро сказал Михаил Петрович. – Пусть его ночь посидит, подумает, а завтра прилюдно выпорем, чтоб другим неповадно было. На заднем дворе, – добавил.

Было видно, что решение это с трудом далось графу.

– Как скажете, ваше сиятельство.

– И вот ещё что. Договорись со священником, чтоб завтра же после порки его обвенчали с Марфой, и пусть катятся в деревню к матери. Тягловым будет, коль тут ему плохо было.

– Вот это верно, ваше сиятельство, – одобрил старик. – И наказали, и помиловали.

– Карета готова?

– Заложена, Михаил Петрович. Куда едете?

– К отцу, – угрюмо сказал граф. – Сейчас я у него в ногах валяться буду… Подавай одеться, я готов!

Пока карета неспешно трюхала по просёлочным дорогам Симбирска в родовое поместье Завадских Кильдюшево, что в сторону Тетюшей, Михаил Петрович погрузился в невесёлые думы. Перед глазами одна за другой возникали картинки из детства, которые он с радостью бы забыл, чтоб они не отравляли его существование, но каждый раз, когда он отправлялся к отцу, они неумолимо всплывали в памяти.