Жернова судьбы

Отец его, граф Пётр Алексеевич Завадский, был самодур. Причём самодурство его распространялось не только на крепостных крестьян, которых он нещадно драл за каждую провинность, безжалостно разлучал и продавал семьи, отправлял молодых мужиков в рекрутчину, с корнем выдирая ростки непокорства, но и в своей семье он был не меньшим тираном.

Гнев его носил характер скоропалительный, зачастую достаточно было отсидеться где-нибудь в укромном уголке пару часов, и приступ ярости его проходил, Пётр Алексеевич снова был весел и доволен. Но иногда он становился до того страшен, что маменька хватала детей – Мишу и Аннушку – и в сопровождении мамушек и нянюшек пряталась в лесу, выжидая, когда же супруг её возлюбленный придёт в себя. Несколько раз они укрывались в деревне, у своих же крестьян. Если же спрятаться не удавалось, маменька принимала на себя весь удар мужнина гнева, и что он тогда с ней только не выделывал: и за косу драл, и по полу за собой таскал, и по лицу бил, и нагайкой стегал. Дети в ужасе прятались по чуланам, по клетям, прижимаясь друг к другу, в страхе, что их обнаружат.

Но гнев пропадал – и отец лучезарно улыбался, называл мать любушкой-голубушкой, ласкал дочь и сына. Удивительно, что и маменька, после того как муж избивал её, на следующий день порхала по дому как ни в чём не бывало, исполняла все желания законного супруга, обнимала и целовала его.

Маленький Миша ничего этого понять не мог, умишко его принимал как данность, что вчера папенька гневался – от него надо прятаться, а нынче он в добром здравии – надо подойти, поцеловать ручку, пожелать доброго утра. Когда Миша чуть подрос, ему тоже стало влетать от папеньки за разные провинности: учитель пожаловался, что он недостаточно усердно трудился на уроке, или его заметили с дворовыми мальчишками, как он в бабки играл, или, что ещё хуже, бегал с ними по окрестным дворам и воровал яблоки. В каждом таком случае отец, не мудрствуя лукаво, зажимал голову сына меж своих ляжек, сдёргивал с него штанишки и самолично лупил вожжами или розгами – что под руку попадалось. Миша кричал и умолял простить его, но отец никогда не прекращал наказание, всегда доводил до конца, а потом мальчик должен был с горящим задом и заплаканным лицом поцеловать отцу руку и поблагодарить за вразумление.

При таком воспитании было удивительно, что мальчику удалось вырасти хорошим, порядочным человеком, с обострённым чувством справедливости. Уже маленьким он решил, что никогда ни при каких условиях не поднимет руку на слабого, будь то женщина, ребёнок или подневольный ему человек. И вот сегодня Михаилу Петровичу пришлось впервые нарушить свою клятву, и это мучило его.

Но воспоминания продолжали преследовать графа. Когда Мише исполнилось четырнадцать лет, он впервые заступился за мать (отец в очередной раз поднял на неё руку), и тогда Пётр Алексеевич страшно избил его. До полусмерти. Он неделю валялся в своей комнате, за ним ухаживала обливавшаяся горючими слезами маменька, у которой вся левая половина лица была синей, что он, впрочем, плохо помнил, эти дни были как в тумане, а как только начал вставать с кровати, отец отправил его в полк, приставив в качестве камердинера Николая, тогда ещё молодого мужика.

Прослужив изрядное количество лет, заработав неплохой послужной список, получив награды за отличную службу и будучи пожалован приличной денежной суммой и деревней с тягловыми крестьянами, Михаил Петрович вышел в отставку, обосновался в Симбирске, обустроился, начал разумно вести хозяйство и через пару лет женился на Екатерине Ильиничне Антиповой, не родовитой, но богатой дворянке. Они приезжали к отцу за благословением (матушка к тому времени упокоилась с миром, не выдержав гневливого нрава своего мужа, сестра удачно вышла замуж и жила в Петербурге), приложились к ручке, и Пётр Алексеевич благословил молодых, хотя и не одобрил, что сын выбрал себе жену сам, без его участия.

С тех пор они жили на приятном отдалении друг от друга, сохраняя ровные отношения. Чета Завадских навещала престарелого отца несколько раз в год, по праздникам, сам он к ним не приезжал, будучи уверенным, что в больших городах царит блуд и разврат, а Михаила Петровича это устраивало.

Но каждый приезд к отцу будил в нём маленького, забитого, перепуганного мальчика, а в каждом уголке родительского дома прятались тени страшных воспоминаний.

Граф вздохнул и огляделся: они приехали: уже показалась подъездная аллея, вдали темнел бревенчатый двухэтажный дом, окружённый вишнёвым садом.

– Евсей, останови, я пешком пройду, – приказал Михаил Петрович.

Кучер притормозил коней, и граф шагнул на аллею, по которой столько бегал в детстве. Он пошёл неспешным шагом, глубоко вдыхая кристальный воздух, напоённый весенними ароматами.

– Да, в городе, конечно, воздух не такой чистый, – пробормотал, оглядываясь вокруг.