Жернова судьбы

– А так иноземцы ведьм пытали. Привязывали к специальному устройству и крутили рычаги, растягивая на четыре стороны, пока ведьма не признается во всех своих богопротивных деяниях. Заживо рвётся всё: жилы, суставы, кожа, мясо… Человек от этой пытки признаётся даже в том, чего не было, Зарецкий. Помнишь, у стены стояло изделие странного вида? Это она. Лежачая дыба.

– Помню, – Саша похолодел.

– Плоть пытаемого не слушается его и отдаёт дознавателю всё, что ни есть в нём, – мочу, испражнения, слёзы, пот, кровь…правду. Тело твоего раба тоже отдало нам всё, что у него было… до крови, впрочем, не дошло, рвать его мы не собирались. Но знаешь что, Зарецкий?

– Что? – прошептал молодой человек, чувствуя, как волосы шевелятся на голове.

– Он всё время твердил о своей невиновности, клялся, что предан тебе. Так что я думаю, ему можно доверять, он не лжёт. Не смог бы. Никто не сможет.

– Барин, я не виноват, – донёсся еле слышный голос. – Не виноват…

Александр потёр подбородок:

– И куда же его определить?

– Мин херц, да к травнице этой, к бабке, она его и на ноги поставит побыстрее, – предложил Фёдор. – А тут вожжаться с им некому!

– Точно. Надо его туда отнести. Кто сможет?

– Я, ваша милость, – вызвался кузнец.

Твёрдо ступая, он подошёл к Ивану, легко, словно пушинку, поднял его на руки, и понёс, как любящая мать несёт родимое дитятко.

– Ничё, Ванятка, – шептал он ему. – Мы тя выходим, не боись.

– Я сдюжил… сдюжил, – выдохнул парень и беспамятство накрыло его.

У этой сцены были никем не замеченные зрители: кружевницы по очереди смотрели из окна и рассказывали подружкам, что происходит. Конечно, им строго-настрого, под страхом жестокого наказания было запрещено вставать со своих мест (их даже по нужде водили группой), но… девушки не будут девушками, если не придумают, как обойти запреты. Они упросили Артемия, их стража, похожего на барашка, чтобы он разрешил им иногда поглядывать в окно, хоть ненадолго, а то ноги очень затекают. Это была правда: у девок на шее были рогатки, которые не давали им ни секунды продыху; надевали их с раннего утра, а снимали поздним вечером и на время обеда. У кружевниц затекали не только ноги, но и спины, и руки, и шеи ломило нещадно…

Сейчас у окна стояла Ариша, она то поднималась на мыски, то перекатывалась на пятки: так ноги отдыхали и переставали мозжить от непрестанного сидения. Она-то и увидела всё первой…

– Ой, девочки, карета въехала! Как интересно! Кто же это? – в её звонком голосе сквозило любопытство.

– А… – разочарованно протянула она. – Это тот, противный помещик, сосед нашего барина… Погодите, кого-то из кареты вытащили и на землю кинули… Человека! – в голосе зазвенел страх. – Да это… Ваня! Девушки, это Ванечку привезли!!

Кружевницы, как стайка певчих птичек, мигом взлетели со своих мест и прилипли к окнам. Напрасно Артемий, испугавшийся наказания, кричал на них, уговаривал, пугал розгами, Палаша строго сказала:

– Подожди, вот всё вызнаем, что происходит, и сядем! Они тоже все там, сам погляди!

Серые, синие, карие и зелёные глаза с тревогой смотрели на бездыханное тело.

– Девушки, он не шевелится, Ванечка… – со слезами сказала Груша. – Этот изверг его до смерти замучил! – она всхлипнула.

– Нет, Грушенька, нет, смотри, встать пытается! – воскликнула Арина. – Но не может! Что же они с ним содеяли, ироды! Как же я его ненавижу! – прошипела она, зелёные глаза её сузились и стали похожи на щёлки.

– Кого, Ариша? – тихо спросила Палаша. – Помещика этого?

– Куда там! Нашего ирода! – ещё тише сказала Арина. – Чтоб ему пусто было! Житья никому нет, как он тут всем заправлять начал да Федьку-гада привечать стал!

– Тише, Ариша! – испуганно шепнула Палаша, не сводя глаз с Ивана. – Услышат!

– Но ведь я права? Скажи, права? – не успокаивалась девушка. – Почему я не парень?! Ну вот почему?! Убила бы его, изувера, своими руками бы задушила!

– Арина! Что ты такое говоришь?! – шикнула на ней Палаша. – Окстись, безумная! Хочешь, чтобы всем нам из-за тебя попало?!

– Смотрите, девушки, Ванечку на спину перевернули! Он смотрит, он нас видит!! Давайте ему помашем! – воскликнула самая младшая кружевница, Оленька.

Девушки замахали ладошками, но было непохоже, чтобы Ваня их видел: взгляд его был устремлён в небо, он не двигался и не моргал.

– Гаврила его куда-то понёс, – с тревогой сказала Груша. – Ну всё… ничего не видать…

Кружевницы расселись по местам, к радости Артемия, и продолжили работу, но Арина никак не могла успокоиться:

– Нет, Палашенька, ежели бы кто меня позвал супротив барина встать, я бы пошла! Я бы…

– Ну что «ты бы»? – шёпотом передразнила её подруга. – Что мы, девушки, можем?!

– Не знаю про всех, а я бы взяла палку, оглоблю, грабли и задала бы этому кровопивцу трёпку! Вот! А если Ваня поднимется… Пойду за ним куда глаза глядят!

– А ну, разговоры отставить! Работать! – прикрикнул на них Артемий, и такой он был потешный в этот момент, кудрявый, расстроенный, что девушки, невзирая на печальные события, не смогли удержаться от смеха.

Их хохот, звонкий, переливчатый, взметнулся к небесам и растаял серебристой пылью…