Жернова судьбы

Собравшейся на заднем дворе челяди толково и внятно объяснил, что и как. Сказал, что надо уходить, пощады не будет никому – ни тому, кто с дубьём бегал, ни тому, кто в сторонке стоял. Уходить надо всем, и чем быстрее, тем лучше. Идти придётся долго, прячась по лесам. Но когда придём в Польшу – будем вольны делать что пожелаем, там жизнь иная.

– Так что собирай свой скарбишко, народ честной, будем выступать! – завершил свою речь. – Только ещё одно… Поведёт вас Гаврила, он знает места хорошо, всё исходил здесь пёхом, а я нагоню маненько попозжей. Дело есть. Ежели кто из парней возжелает мне помочь, пусть подойдёт.

Люди, ошарашенные, сбитые с толку, чуть постояли и разошлись. Многие слова Вани казались им небылью, сказкой, они, пожалуй, и не поверили ему до конца, но… попасть под свирепую расправу не хотелось никому…

– Шея-от толста, да верёвка не проста, – вздохнул старый Аким.

К Ивану подошли молодые мужики. Как он и ожидал, тут были все подручные кузнеца – Нефёд, Степан, Григорий, молодые конюхи Матвей и Сенька, Сенька-казачок, Петька да Пахомка – сапожники новенькие, несколько псарей, Кузька-писарь – всего чуть боле дюжины. Василий Алексеевич молча стал рядом. Иван бросил на него быстрый взгляд, но ничего не сказал.

– Ванятка, что за дело, сказывай, – подал голос Нефёд, остальные стояли, молча глядя на своего главаря.

– Богопротивное, – сурово ответил Иван. – Скажу враз: замыслил убийство. Душегуба одного. Не могу позволить ему по земле ходить.

– Убивцами нас хошь сделать? – спросил Сенька-казачок.

– Нет, Сеня, сам убью, – без улыбки сказал – Иван. – Но вы будете пособниками.

– Это не барина ль тово? – проницательно спросил Нефёд.

– Его. Ходит, землю пакостит, а у меня душа выворачивается! – сверкнул глазами Иван. – Пока не убью, не будет мне покоя! Не согласен кто – сразу идите с Гаврилой. Ежели что, один справлюсь!

– Не один, Иван Андреевич, – тихо сказал Василий.

– Чевой-то он тут делает? Барин энтот? – сдвинул брови Нефёд.

– А это не барин, это слуга мой, Васька. Верно ли я говорю? – язвительно спросил Иван.

– Дда, – поперхнулся Василий.

– Иди самовар нам вздуй, чай, сможешь? – небрежно бросил Иван, не глядя на вспыхнувшего чиновника.

– Смогу, Иван Андреевич, – пробормотал он.

– Ну, давай бегом, а то получишь на орехи! – повернулся к Василию спиной.

– Ванюха, мы с тобой! – почти хором сказали Петька и Пахом.

– Вас, ребята, барин недавно купил?

– Ага. Сначала нас купил, посля ты появился. Мы у свово барина во как хлебнули! – постучал по горлу один из парней повыше, Петька.

– Да, горюшка нахлебались – до конца дней хватит, – угрюмо подтвердил Пахом, не такой высокий, но пошире в плечах. – Мы с тобой.

– Мы тоже, – нестройно ответили другие.

Молодые мужики испытывали совершенно новые, незнакомые чувства, оттого что им приходится принимать решения, распоряжаться своей судьбой. Сама возможность сказать да или нет наполняла их силой, будоражила кровь. Глаза светились уважением и преданностью своему вожаку. Иван и так был на голову выше их всех, ореол мученика окружал его, сейчас же он стал для них, как для Василия Алексеевича, чуть ли не воплощением Бога на земле. Они готовы были служить ему беспрекословно.

– Иван Андреевич, – подошёл Василий. – Чай готов.

– Молодец! – Ваня хлопнул его по щеке. – Пошли, парни, в господской столовой чай будете пить!

Мужики, впервые попавшие в барский дом, оглядывались, разинув рты, и так были похожи на семейство медведей, оказавшихся на приеме во дворце, что Иван не мог сдержать улыбки. Василий тоже улыбался. Увидев это, Ваня, недолго думая, отвесил ему неслабого леща:

– Хорош скалиться! Чаю наливай! – и смотрел, как его новоиспечённый слуга, потирая ухо, подаёт парням чай, предлагает сахар, сушки, варенье, бублики.

– Кузя, ты со мной пойдёшь, а ты убери тут всё! – приказал Василию.

– Хорошо.

– Не хорошо, а слушаюсь! Повтори!

– Слушаюсь, – покорно сказал Василий, даже веснушки его как будто загорелись на пожаром вспыхнувшем лице.

– Ванюха, мы тоже пойдём! Благодарствуй за угощенье! – за всех сказал Нефёд.

На Василия ни один из них не посмотрел, всем словно было неловко. Всем, кроме Ивана.

– Сходи к Фросе да спроси у ней квасу брусничного, скажи: я прошу, – последовал следующий приказ.

– Слушаюсь, – тихо сказал Василий.

– Молодец, понятливый! – и Иван, отвернувшись от него, ушёл в покои барыни, где отлёживался после наказания его сводный брат.

– Не уступлю! – сердито сказал ему вслед Василий и пошёл искать стряпуху.

Александр Андреич лежал и стонал. Несмотря на то что его раны обработали и перевязали, ему казалось, что он поджаривается на сковородке, причём ни разу в его голову не закралась мысль, что он был несправедлив и жесток, принося своим крестьянам подобные страдания. Он жалел только себя самоё и упивался своими страданиями и, конечно же, исходил злобой, придумывая наказания для своего наглого раба.

– Я тебя на части порву, четвертую, шкуру живьём сдеру! – шипел, как гадюка, которой придавили хвост.

– Здравствуй, братец, как чувствуешь себя? – улыбаясь, вошёл Иван.

Саша, испепеляя его взглядом, молчал.