Жернова судьбы

– А косу-то куда дела? – опешил Иван.

– Отрезала! Зачем мне коса, если я биться собираюсь? – зелёные глаза смотрели смело, веснушки отчаянно топорщились. – Я так решила, и ты мне не указ!

Иван вздохнул:

– Ежели ты решила, то слушаться будешь как миленькая! Что я говорю, то и будешь делать, поняла?

– Поняла! Что делать?

– Иди к бабушке Миронихе, помогай ей собраться.

– Иду! – Ариша убежала.

– Всё ей игрушки, дурочке, – опять вздохнул Иван.

– Иван Андреевич, ты умыться хотел, – осторожно напомнил о себе Василий. –Позволь помочь?..

– Ты, Василий Алексеевич, не в прислужники ли ко мне набиваешься? – внезапно потемнел Иван. – Дай напомню: я крещёная собственность помещика Зарецкого, взбунтовавшаяся, поднявшая руку на своего господина. Мой исход един – казнь. Ты сам предупреждал. А теперь вьёшься около меня, как щенок! – он схватил чиновника за горло, сдавил. – Зачем?!

– Восхищаюсь тобой, – просипел Василий. – Хочу настоящей жизни, брани, хочу смерти красной, на миру. Как я живу сейчас – не по мне. Тошно…

Иван убрал руку, остывая, Василий закашлялся, задышал.

– Дурень, – с сожалением сказал парень. – Меняешь сытую жизнь на кривую дорожку. Дурень.

Он зашагал к колодцу, Василий смотрел ему вслед.

– Что стоишь? – не оборачиваясь, позвал Иван. – Воды достань.

Смыв с лица и рук кровь, обрушил на себя несколько вёдер и встряхнулся.

– Пойдём, с Гаврилой познакомлю. Он покажет тебе карты и расскажет о нашем плане. Ты человек грамотный, может, что посоветуешь.

– А ты куда собрался? – сурово спросил здоровенный кузнец.

– Дело есть. Мигом обернусь!

Ваня свистнул, причмокнул, и красавец конь подбежал на его зов.

– Буянушка! – парень погладил его по морде и махом вскочил в седло. – Ждите! – крикнул и умчался.

– Ну, Василь Лексеич, будешь, что ли, карту смотреть? – буркнул кузнец.

– А? – Василий, смотревший вслед Ивану, обернулся. – Да, конечно.

Иван мчал по дороге, потеплевший ветер, бивший в лицо, мигом просушил и вновь растрепал волосы, хорошие штаны, которые с другой одёжей и сапогами справил ему Парфён Пантелеймоныч, высохли и приятно облегали тело. Но думы, чёрные думы не мог вытравить никакой ветер, ни выжечь красное солнце. Неотступные спутники, намертво въевшиеся в его мозг, отныне будут с ним навсегда…

Вот знакомый дом… Ваня спешился, похлопал по холке коня, бросил поводья, зная, что Буян ни за что не убежит, и несмелой рукой стукнул в дверь.

– Кто там? – почти сразу раздался женский голос.

– Это я, Арина Тимофеевна… Иван… – горло сдавило, сердце замерло.

Дверь открылась, и в проёме показалась Арина. Но вместо гордой, крепкой, быстроглазой женщины парень увидел перед собой высохшую, поседевшую старушку…

– Ванечка! – ахнула она и бросилась ему на грудь.

Плечи затряслись от рыданий. Ваня осторожно обнял её, погладил по голове и, бережно поддерживая, ввёл в дом, прикрыв дверь. Подождал, пока женщина успокоится и сама отпустит его.

– Ванечка, – повторила Арина, отстранившись от Ивана. – Я уж думала, никогда не увижу тебя!

Взгляд её заскользил по лицу парня, по его груди, она ахнула, увидев шрамы, и зажала рот ладонью.

– Бедной ты, бедной, что ж с тобой сделали… – покачала головой и посмотрела ему в глаза.

– Матушка Арина Тимофеевна, – тихо сказал он. – Я ведь на ваш суд приехал… Из-за меня Савва погиб в мучениях… И потому я места себе найти не могу …. Вот этими руками я мучителя его истребил, а брата своего, нечестивца, порешить не смог…

Ваню словно все силы оставили, он тяжело упал на колени.

– И никакой отрады это не принесло, – пробормотал. – Кровь Саввы на мне и вопиет она к отмщению… Матушка, накажите меня, накажите татя, смягчите муки…

Женщина медленно опустилась на пол рядом с ним:

– Знаешь, Ванечка, от боли этой никуда ты не денешься, как и я. Посмотри, что горе со мной сделало: я ведь в старуху превратилась!.. Моего сына, моего первенца, моего ясноглазого мальчика отобрали злые люди. Как жить теперь? Как деток растить? Никаких сил у старухи не осталось…

– Матушка, молю, не рвите душу, – Иван скрипнул зубами. – Свою вину вижу во всём! Во всём…

– Ну, сынок мой теперь в руцех Господа…

– Он покоит его на злачных пажитях и водит к водам тихим, – медленно сказал Иван. – Но как мне утишить душу? Как вам облегчить страдания? Не ведаю…

– Встанем, Ванечка, сядем за стол, – Ваня бережно помог ей подняться.

Женщина стала в молчании накрывать на стол, потом зашла за занавеску и чем-то зашуршала там. Иван наблюдал за ней и тихо радовался, что Бог дал женщине повседневные дела и заботы, позволявшие хоть ненадолго забывать о горе.

– Надень-ко рубаху, а то детей напугаешь, – уже другим тоном сказала она. – И снедать давай.

– Мне из ваших рук кусок в горло не полезет, – угрюмо сказал Иван. – Накажите, матушка…

– Как был неслух, таким же и остался, – проворчала Арина. – Не упрямься, ешь!

– Не буду… – Иван совсем потемнел, всё было много хуже, чем он предполагал: в доме, куда он принёс горе и страдание, отнял радость у матери, его приветили, за стол усадили…

– Ну, гляжу, ты иначе не уймёшься, – строго сказала Арина. – Хорошо, будет тебе наказание!

Иван вскинул на неё глаза.