– … и мне научиться милосердию? – засмеялся Аши. – Нет, друг мой. Каждому свой путь, не всем быть милосердными. Хватит и тебя для их спасения, большего наша земля не выдержит…
– Ты… – выдохнул Рэми. – Ты осуждаешь меня?
– Нет… как бы я посмел, ведь и я один из твоих спасенных. И я никогда тебе этого не забуду, Рэми, никогда не причиню тебе боли и… другим не позволю.
– Но ты научишь меня… нас, как исцелять подобных ему.
– Научу. Вы просто забыли, – без улыбки ответил Аши. – Мгновение боли, и почти любая болезнь уходит, навсегда. Но если болеет не тело, а душа, ваша магия, по сути, бессильна, потому что вы хотите всего и сразу, а время или силы готовы тратить лишь на таких, как она, – он показал на забытую всеми, все еще окутанную цепями целительницу. – Научитесь видеть цепи, это не так уж и сложно. Научитесь терпению. Создайте для таких, как он, убежища, где будете медленно, шаг за шагов истощать их цепи… И пусть больной молится вашей богине, если это необходимо. И пусть сам работает над своим покаянием… а если не может… тогда и вы ему помочь не сможете. Что, Рэми, разочарован моим ответом? Разочарован, что спасти можешь не всех? До этого я тебе позволял убрать цепи… спасти Аши, наемников, много еще кого – но этого спасать ты не будешь!
– Аши!
– Я все сказал. Ты все услышал. А теперь вернись ко мне, – Аши протянул руку. – Это тело слабо без тебя, даже я его долго не удержу. Да и зачем тратить на это силы?
– Когда освободишь от цепей целительницу. Ты сказал, что можешь. А ей не в чем каяться.
– Помимо гордыни? – усмехнулись Рэми его собственные губы. – Вернись!
Все вокруг будто ожило, и Рэми вдруг понял, что они не одни в этой комнате. И что остальные вздохнуть лишний раз боятся, наблюдая за их диалогом. Он был единственным тут, кто не испытывал мистического ужаса перед сыном самого Радона, он был единственным, кто чувствовал себя равным древнему, мудрому богу, единственным, кого Аши слушал.
– Я прошу… – прошептал Рэми. – Скинь цепи с матери моего друга… ты же знаешь, у меня не так и много-то этих друзей.
– Ты слишком добр… И упрям, – ответил Аши и шагнул ему навстречу. – Знаешь же, что она сама избавится от этих цепей, но хочешь всего и сразу. Это тело начинает уставать. Без твоей души оно слабеет, как и слабеет душа твоего друга. Потому вернись. Сейчас!
И сразу же стало сложно дышать: его и чужое тело вдруг оказалось совсем близко, его и чужие губы улыбались тепло, его и чужие пальцы касались щеки, прожигали прикосновением насквозь, вспыхивая внутри красным цветком боли. Весь мир вдруг исчез, погрузился в темноту. И не было больше угнетающей силы хранителя смерти, лишь чистый, белоснежный свет, да синее море внутри… и ровное дыхание Аши где-то в глубине. Он вернулся…
В то же мгновение вспыхнули окутывающие целительницу цепи, опали на пол, и она застыла на руках сына. Рэми знал, что сейчас целительница мирно спала. Знал, что завтра она проснется отдохнувшей и полностью здоровой. Но сам он устал.
– Возвращаемся в замок, – сипло сказал он, проклиная и темноту вокруг, и собственную слабость, и насмешливость замершего в его душе Аши. Он слабо помнил, как оказался на своем ложе. Помнил, как хариб Илераза стянул с него плащ и сапоги и где-то рядом что-то доказывал и не мог доказать Илеразу Рэн. Он погрузился в сон почти мгновенно, успев заметить, как хариб накрыл его тонким одеялом и ровно попросил своего архана и его собеседника говорить потише.
Хариб. Осмелился сделать замечание своему архану. Из-за Рэми. Боги, эта избранность убивала.