Жертва

Той же ночью Алкадий с трудом сполз с постели и, держась за стену, пошел по узкому коридору. Половицы поскрипывали под ногами, ветхая дверь поддалась не сразу и ее пришлось толкнуть сильнее, еще сильнее, шуму было столько… Но в маленькой комнатушке никто не проснулся.Арханчик раскинулся на узкой кровати и оглушительно храпел в пьяном дурмане. Пачкая серую простыню кровью, Алкадий забрался к арханчику на кровать и застыл на миг, вглядываясь в молодое, освещенное слабым лунным светом лицо. Красив. Молод. И магией от него пахнет так упоительно сладко…

Алкадий выпил его силу до дна, чувствуя, как с каждым глотком боль уходит, становится тупой, раздражающей, уже терпимой. Но магии было недостаточно и, скривившись, Алкадий повернул голову арханчика, открывая тонкую, цыплячью шейку. Стало даже жаль, что мальчишка пьян: кровь будет невкусной. Но выбирать не приходилось: полоснув по артерии тонким кинжалом, Алкадий приник к бьющему в губы горячему фонтану и пил, жадно пил, не чувствуя вкуса.

Жажда, мучительная поначалу, шла на убыль. Стоило сделать с десяток глотков, как подоспела тошнота, быстро переросшая в отвращение, а голова закружилась. Алкадий медленно поднялся, глянул на умирающего арханчика, на набухающие влагой простыни, и, одним всплеском магии смахнув с себя чужую и свою кровь, направился к дверям.

Силы уже вернулись, пить кровь второй жертвы не понадобилось, и Алкадий ограничился лишь магией молодого, темноволосого архана. Нагрелся на груди тяжелый амулет, впитал последнюю каплю силы жертвы, потребовал еще, и, чуть поколебавшись, Алкадий наведался и к третьему постояльцу. Он не любил убивать много людей сразу. Он, сказать по правде, вообще не любил убивать без причины, но сегодня был готов прибить каждого.

Виссавия. Опять Виссавия. Ее вождь, которого Алкадий не видел столько зим... Как похож возмужавший Элизар на своего отца! И как похож на него Эррэмиэль. В обоих течет отравленная кровь рода вождей, но особо ярко она выразилась в мальчишке. В наследнике. В гордости Виссавии. А чем он заслужил? И как хотелось выпить серебристую силу мальчишки до последний капли. Как хотелось вслушаться в его предсмертные хрипы, отплатив сполна Виссавии за унижение, за одиночество, за ни на мгновение не стихающую в душе тоску. Он ненавидел Виссавию… он жаждал туда вернуться… но он знал: это невозможно. И это медленно, но верно убивало, наполняя душу горечью.

До рассвета еще было далеко, и Алкадий, вернувшись в свою комнату, не раздеваясь повалился на кровать. Зацепился взглядом за фигурку Радона, в полумраке ниши. Боги всегда были к нему неблагосклонны, свои ли, чужие. Все считают Алкадия чудовищем, но настоящим чудовищем был его отец...

Отец любил познавать новое, неизведанное. Даже один из сыновей его родился не, как полагается, от виссавийки, а от русалки… Выродок, полукровка, которого родная мать после рождения выбросила из моря на берег Виссавии.

Постепенно Алкадий смирился, что его ненавидят из-за русалочьей, холодной крови в жилах. Что именно из-за этой крови не дала богиня Алкадию никакого дара. Что именно поэтому пришлось идти в хранители смерти, ведь больше никуда и не брали.

Но оказалось, боги не ко всем полукровкам так неблагосклонны. Папочка успел перед смертью начудить еще раз, и в клане неожиданно появился запуганный мальчишка-кассиец. Аким.

Алкадий так надеялся, что хотя бы в Акиме он найдет друга. Нашел. Но вот беда – мальчика, в отличие от его брата, любили все. И Аким вскоре стал любимцем не только Алкадия: фаворит самого вождя, друг наследника, целитель, самый молодой и самый талантливый хранитель вести... Еще и эти брат с сестрой, близняшки, что в Акиме души не чаяли... бегали за ним, как привязанные...

Пришлось признать – Аким в Виссавии стал своим. А Алкадий? Алкадий никогда не был и быть не мог... потому и злился... Потому и пошел однажды к морю...

И стоило лишь войти в море, как вместо ног вырос хвост, и вода стала гораздо приятнее воздуха.

Море, холодное, безмятежное, дарило непознанный до сих пор покой, примиряло с одиночеством. И уже было все равно, что не общаются с Алкадием другие тритоны, избегают, как избегают на суше виссавийцы.

В море все иначе.

В море быть одному – это хорошо, это правильно. В море сердце и кровь холодны, а разум... не ослепляют чувства. В море не мучила окаянная зависть. Да, он завидовал Акиму на суше, до ненависти завидовал, а в море он брата даже любил…

Алкадий не знал, как долго проплавал в холодных, пронзительно синих водах, как долго играл с дельфинами и гонялся за шаловливыми русалками. Просто однажды, когда солнце опускалось в окрашенные красным воды, он услышал тихий, едва различимый плач, отозвавшийся тоской в холодном, спокойном сердце.

Он вышел из моря и сразу же нахлынули забытые уже чувства: боль, обида, непонимание. И щемящая душу нежность: на влажном песке, свернувшись калачиком, спал Аким.