Жертва

Алкадий медленно подошел к брату, заметив, что мальчик страшно похудел, осунулся. «Ему всего двенадцать зим», – с неожиданной нежностью подумал Алкадий, касаясь светлых, выпачканных в песке волос. Аким вздрогнул, открыл глаза, увидел Алкадия и... бросился ему на шею...

Брат плакал. Алкадий был счастлив. Счастлив так, как никогда в жизни. Море помогло понять многое... море примирило с Виссавией, уняло спящую в душе страсть к чужой силе. Море успокоило.

– Ты вернулся, – всхлипывал Аким, прижимаясь к обнаженной груди брата. – Ты вернулся, а я боялся...

– Боялся чего, глупыш?

– Что ты останешься там...

Чувствительный братишка.

Алкадий никогда не понимал таких, как Аким: обычно тихие, податливые, как серебрившаяся в лунном свете вода, они в одно мгновение превращались в ледяную сталь... Но непонимание не мешало Алкадию любить… Брат был единственным по-настоящему дорогим для него человеком.

Но Аким уехал из Виссавии. Алкадий остался.

И уже жить не мог без моря, без волн, без их холодного покоя. И не жил... погружался в море все чаще, заплывал все дальше и умирал... тихо топил душу в одиночестве. Пока не встретил его...

Он и не думал, что тритоны заплывают так далеко. Он и не думал, что тритоны тоже стареют. Не думал, что тритоны когда-нибудь решатся с ним заговорить. Этот решился.

Зеленые волосы его давно потемнели, засеребрились в них седые нити, покрылось морщинами лицо, иссохли руки. Осыпалась местами чешуя, показав белесую, с зеленоватым оттенком кожу. Жаль его было, но в то же время старчески иссохшее, начинавшее разлагаться тело вызывало неосознанное отвращение... С трудом сдержав позыв к рвоте, Алкадий поклонился незнакомцу и ответил приветствием на приветствие: «И тебе доброго дня».

«Мои дни не бывают добрыми, – чужие мысли мешались в голове и подобно белесым червям, сжирали мозг. – Окажешь старцу услугу?»

«Чего пожелаешь, мудрейший?»

Виссавийцы приучили Алкадия уважать старость, потому развернуться и отплыть показалось низким и бесчестным.

«Убей меня... не хочу умирать тут долго... не хочу мучиться... понимаешь?»

Алкадий понимал. Как хранитель смерти видел он облако над тритоном, очень плотное облако, и предчувствовал скорый уход за грань полурыбы, получеловека... Но он все еще был виссавийцем. Виссавийцы никогда не убивают... и Алкадий не смог.

«Прости», – прошептал он, опуская в бессилии руку с кинжалом.

«Ничего, сынок, – ответил старик, и покрытая морщинами рука легла на руку Алкадия. – Тогда давай просто посидим... поболтаем».

Как долго они так сидели? Как долго старик говорил, а Алкадий слушал? Наверное, долго. Успел он забыть и о том, что перед ним полураспавшийся труп, что старик уродлив, что мысли его когда-то вызывали отторжение. Думал только об одном – никто и никогда до этого в нем не нуждался... только Аким, но Аким далеко, в проклятой Кассии... а старик тут...

А потом старик вдруг замолк. Тело его пошло дрожью, лицо скривилось в гримасе боли, и Алкадий в ужасе заглотнул соленой воды, впервые в жизни пожалев, что он не целитель...

«Помоги», – молил старик.

И Алкадий помог. Так, как сумел.

Он зарыл тело старика в иле, а потом долго сидел рядом, не в силах пошевелиться и поверить, что только что убил. Собственными руками. Из сострадания, но все же убил...

Очнулся он от прикосновения маленьких лапок к плечу... и, посмотрев на крошечного, с полпальца рачка, вдруг подумал: «Может, с ним я не буду одиноким?»

***

– Почему вы, виссавийцы, всегда стремитесь всех понять? – не выдержал Миранис. – Вот и Рэми... тоже всех понимает. Неужели это важно, почему кто-то поднял оружие? Он поднял... Значит, заслужил смерть.

– Алкадий не заслужил ее, – мягко поправил принца вождь и, когда Миранис открыл рот, чтобы ответить, быстро добавил:

– Смерть для него была бы милостыней, как и для меня. Но некоторые виды милостыни мы оказать не можем.

– Не понимаю... – вновь признался принц.

– Мне было всего семь лет, когда я нашел Алкадия на берегу, в тине, опутанного водорослями. Я был мал и глуп, хотя нет, сейчас я поступил бы так же... я помог ему встать и когда он пошатнулся, я чуть было не упал, оперся ногой о камень, наступив на сидящего на нем рачка. «Зря, – сказал тогда Алкадий, глядя на раздавленный панцирь. – Все это зря...»

Миранис посмотрел на сверкавшие за окном звезды и кисло улыбнулся.

***

Почему звезды всегда ему подмигивают? Издеваются? И почему воспоминания сегодня столь яркие, что не дают уснуть. Будто что-то или кто-то тревожит их, раскаленными клещами тянет из глубин памяти.

Семья вождя всегда была для Алкадия проклятием. Когда маленькая нога Элизара раздавила рачка, единственного друга, принесенного из далеких глубин моря, Алкадию показалось, что мир вокруг рухнул.

И в самом деле рухнул. В тот же день он впервые за долгое время встретил Идэлану, подружку Акима. Девочка внезапно расцвела, стала почти красивой: золотые волосы, столь редкие в Виссавии, гибкая, пленительная фигурка, ясная, сверкающая в лучах солнца улыбка целительницы.