Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Какое там немедленное наступление — сдержать бы массовое дезертирство. В воинских частях, расположенных в Гатчине в Кирасирских казармах, шло глубокое брожение. Отголоски питерских событий разлагающе действовали на казаков. Появились первые признаки анархии, своеволия и самоуправства. Уссурийская конная дивизия без ведома Краснова ушла на восток верст на 30 от Гатчины и расположилась там по деревням. С «Главкомом» остался один конный дивизион. Мало того — дивизионное начальство вступило в сепаратные переговоры с Советом солдатских и рабочих депутатов, который возглавлял Николай Кузьмин — особо доверенное лицо Ленина. Этот человек заслуживает о себе более обстоятельного повествования, и о нем рассказ будет особый.

Внешне авантюрный, лишенный вроде бы всякого здравого смысла ход большевиков с распоряжением «министру-председателю» сложить оружие оказался на поверку не таким уж бессмысленным. Их он мало к чему обязывал, а вот от Керенского и Краснова требовал быстрых ответных действий. Никак не отреагировать было невозможно, потому что в войсках широко обсуждали возможные действия командования. Уступить — значило навсегда уйти в политическое небытие. Ждать улучшения фронтовой обстановки, изменения соотношения сил? Но откуда и за счет чего?

Керенский теребил и теребил Краснова, требуя выступления на Петроград. Тот тянул и тянул, ссылаясь на отсутствие войск, возможный подход обещанных воинских частей. Керенский, в конце концов, не выдержал и в категорической форме объявил:

— Наступление на Царское Село начать с рассветом 28 октября!

Вечер, вся ночь прошли в ожидании: вот-вот подойдут вызванные Керенским из Москвы и Петрограда воинские части. Тщетно. Но приказ есть приказ, и едва забрезжила заря, все наличествующее войско Краснова в составе восьми сотен казаков и трех батарей по четыре орудия в каждой выступило в поход. В четырех верстах от Царского Села, за Софийским плацем, казаков встретил плотный ружейный огонь с застав царскосельского гарнизона. Так и не начавшись, задуманное наступление застопорилось.

Воспоминания

Завязалась вялая перестрелка. Палили и те, и другие больше в белый свет, нагоняя друг на друга страх и сомнение в необходимости убивать соотечественников лишь потому, что кому-то в них что-то не нравится. Вдали в облаке пыли показался большой автомобиль. Машина резво подпрыгивала на выбоинах, высоко вздернутый белый флаг метался туда-сюда под порывами ветра.

— А вот и мы, — насмешливо проговорил кто-то из окружавших Краснова офицеров, указывая на автомобиль. — Не ждали-с?

«Да-с. Осталось разве что вина и женщин подать», — беззлобно продолжил про себя Петр Николаевич, продвигаясь навстречу Верховному. Не вылезая из кабины, Керенский крикнул:

— Почему стоим? А-а? Если боитесь, я сам лично переговорю со стрелками, они меня послушают.

Флаг мира снова забился над подпрыгивающим автомобилем. Рядом с ним не очень уверенно потрусил казачий конвой. Стрельба действительно прекратилась, а вскоре солдаты стали собираться вокруг машины. Было видно, как Керенский, привстав на сиденье, произносит очередную зажигательную речь, которая, впрочем, никакого успеха среди присутствовавших не имела.

Даже не слыша его слов, Краснов мог воспроизвести сказанное Керенским по жестам. Оригинальностью выражений и полетом мысли публичные выступления главы Временного правительства не отличались. Патетика, напор, пронзительный голос — это наличествовало.