Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

«Я стоял и стою не за келейное строительство социалистической жизни, не по узко-партийной программе, а за строительство гласное, за строительство, в котором народ принимал бы живое участие, тут буржуазии и кулацких элементов не имею в виду. Только такое строительство вызовет симпатии крестьянской толщи и части истинной интеллигенции… Политическое состояние страны властно требует созыва народного представительства, а не одного партийного, дабы выбить из рук предателей-социалистов почву из-под ног, продолжая упорную борьбу на фронте и создавая мощь Красной Армии. Этот шаг возвратит симпатии народной толщи и она охотно возьмется за винтовку спасать землю и волю. Не называйте этого представительства ни земским собором, ни учредительным собранием, назовите как угодно, но созовите. Народ стонет… Народ готов броситься в объятья помещичьей кабалы, но лишь бы муки не были так больны, так очевидны, как теперь… Чистка партии должна быть произведена по такому рецепту: все коммунисты (вступившие в партию) после октябрьской революции должны быть сведены в роты и отправлены на фронт. Вы сами увидите тогда, кто истинный коммунист, кто шкурник, а кто провокатор и кто заполнял все ревкомы, особотделы».

Подобная постановка вопроса скорее походила на развернутую программу оздоровления общей ситуации в стране. Однако позволить кому-то себя поучать или, тем более, диктовать себе, как руководить страной, Москва не допускала. Даже если посмевший взять на себя подобную смелость был гениален и трижды прав. Не исключено, что столь категоричный, напряженный тон доклада серьезно повлиял не только на ближайшие переназначения Филиппа Кузьмича, но и на всю его дальнейшую судьбу.

Штаб формирующегося корпуса располагался в Саранске — городе, ставшем черной меткой в жизни Миронова.

Неприятности возникли сразу же по вступлении Миронова в должность. Началось с разногласий с комиссарами и политработниками, к которым он никогда не испытывал особых симпатий. Ненормальность складывающихся взаимоотношений усугублялась тем, что на ответственную работу в корпус прибыла группа партийцев, ранее проводивших политику расказачивания на Дону. С этими посланцами пришлось считаться, ибо один из них — Ларин был назначен членом реввоенсовета корпуса, Рогачев — заведующим политотделом, Болдырев его заместителем, а Зайцев — комиссаром дивизии. Все четверо были из числа приезжих.

Рассчитывать на полное взаимопонимание стороны не могли. Тем не менее, хотя бы как-то стыковать усилия, проводить единую линию — на это Миронов рассчитывал. Формирование корпуса затягивалось. Донскую казачью область заняли белые. Эвакуированные оттуда при отступлении красных казаки уже были мобилизованы и распределены по другим частям, так что о казаках-добровольцах оставалось только мечтать. Личный состав для укомплектования корпуса поступал медленно. Заявки на лошадей, вооружение, снаряжение и амуницию не выполнялись. К концу августа 1919 года удалось сформировать всего одну недоукомплектованную дивизию. В корпусе, насчитывавшем около 4 тыс. человек, имелось всего 2 тыс. винтовок, полтора десятка пулеметов, два неисправных орудия. Лошадьми была обеспечена только половина личного состава.

Прибытие партийных функционеров не только не помогло развертыванию мобилизационной работы, наоборот, затормозило ее. К Миронову казаки туго, но пошли, к коммунистам — только под палкой. Комкор пишет воззвание к казакам и крестьянам-беженцам Донской области:

Архив