Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

24 ноября 1917 года в «Газете Временного рабоче-крестьянского правительства» (№ 17) от имени Совета Народных Комиссаров РСФСР был опубликован текст документа, который по замыслу его составителей должен был положить начало уничтожению репрессивно-карательной системы дореволюционной России и созданию советской системы правосудия. В отечественную историю он вошел под названием Декрет № 1 «О суде». Этот Декрет стал нормативной основой репрессивной политики со всеми присущими ей атрибутами.

В Декрете № 1 от имени новой власти объявлялось об упразднении окружных судов, окружных судебных палат, Правительствующего Сената, военных и морских судов всех наименований, а также судов коммерческих. Они подлежали замене «судами, образуемыми на основании демократических выборов». Декретом упразднялись институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры. Формирование новых органов провозглашалось на основе демократических принципов, обеспечивающих участие в осуществлении правосудия широких народных масс. Указывалось, что для борьбы против контрреволюционных сил, рассмотрения дел «о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и пр. лиц» учреждались рабочие и крестьянские революционные трибуналы, состав которых избирался губернскими или городскими Советами, руководствующимися революционным правосознанием.

Возникают вполне резонные вопросы: насколько необходимым и своевременным являлся столь радикальный шаг? Какова была его направленность, отвечал ли он целям прогрессивного развития права и правоприменения? Задумывались ли авторы Декрета № 1 о последствиях, к которым могло привести появление этого документа, запускающего реформу всей правоприменительной системы России?

Чтобы разобраться с логикой большевиков обратимся к воспоминаниям автора скороспелого Декрета — Петра Ивановича Стучки.

В статье «Пять лет революции права», опубликованной в «Еженедельнике советской юстиции» № 44–45 от 7 декабря 1922 г., он пишет:

Воспоминания

«Все суды, с Правительствующим Сенатом во главе революцию игнорировали. Суды продолжали провозглашать решения по указу свергнутого уже временного правительства. Во всех министерствах, в том числе и бывшем Министерстве юстиции весь высший персонал объявил забастовку».

Здесь Стучка явно лукавит, ибо как человек с прекрасным юридическим образованием он не мог не знать, что судопроизводство в России осуществлялось не по указу «свергнутого временного правительства», а в соответствии с судебными уставами 1864 года, самыми демократичными в Европе. Одно обстоятельство, побудившее большевиков в спешном порядке создавать ревтрибуналы, свое объяснение все же имеет, хотя почему-то исследователи предпочитают не обращать на него внимание. Дело в том, в атмосфере паралича власти накануне Октябрьского переворота, да и после штурма Зимнего Петроград погрузился в самый настоящий хаос. В городе хозяйничали пьяное хулиганье, дезертиры и уголовники, занимавшиеся мародерством и вооруженными грабежами лавок, магазинов, складов, а также квартир состоятельных граждан, которые бросили нажитое добро и бежали подальше от революционного кошмара. Большевики попытались с этим покончить, переловить преступный сброд, пропустить через воссозданный суд и усадить за решетку. 31 октября Петроградский Совет издал циркуляр, которым обязал всех мировых судей явиться в Выборгский исполнительный комитет. В планах было в принудительном порядке, под вывеской временных народных судов, заставить мировых судей рассматривать уголовные дела совместно с народными заседателями от новой власти. Причем, «казнить или миловать» предписывалось не по законам, а по революционной совести под контролем Советов. Отказаться от независимости, самостоятельности и вершить правосудие под контролем большевиков мировые судьи не пожелали. Вот тут-то Советская власть и решила показать, кто в суде хозяин и что она вполне может обойтись вообще без юристов.