Жестяной пожарный

Дома, во Франции, из-за работы в Совете все меньше оставалось времени на семейные дела, газету и выполнение депутатских обязанностей, а избиратели в Бретани не видели меня вовсе. Как тот бесстрашный Жестяной пожарный из моего детства в замке Ранси, я носился по Европе – митинги, демонстрации, пикеты, радиопередачи, встречи с единомышленниками. Мои частые разъезды от Лиссабона до Москвы, от Стокгольма до Афин отражали динамику нашего Движения сторонников мира, нашего продолжающегося сопротивления. А те, кому это казалось пустым сотрясением воздуха, не оказывающим никакого воздействия на свирепый мир, открыто высказывали свою точку зрения: движение за мир – дымовая завеса Сталина, накапливающего атомные бомбы. В ответ на белого голубя Пикассо наши противники – антикоммунистическое движение «Мир и свобода» – расклеили во Франции триста тысяч плакатов «Гремучий голубь» – на них был красный голубь в виде советского танка с клювом в виде пушки.

В Москве же и странах Восточной Европы голоса таких критиков были не слышны, и там недоумевали: неужели кто-то может сопротивляться нашей борьбе за мир?!

Всему сущему приходит конец. Это неоспоримо. Многих прямоходящих такое положение совершенно не устраивает, но с ним приходится мириться: выпить воды из Леты, реки забвения, предстоит всем. Пришел час – и перед Сталиным замаячил берег этой реки. Ничего не поделаешь…

А за два месяца до смерти кремлевского владыки произошло событие, взбудоражившее весь цивилизованный мир – и правых, и левых, и просоветских, и антисоветских. Престарелый вождь приказал арестовать верхушку советской медицины – врачей, которые якобы по заданию империалистов неправильным лечением убивали руководителей государства рабочих и крестьян. Несколько особо приближенных к кремлевскому старцу уже пали жертвами этого заговора. Арестованных проклинали в газетах, вчерашний цвет советской медицины именовался не иначе как «убийцы в белых халатах». Советские больные поспешно отменяли визиты к врачам с подозрительными фамилиями, коих, понятно, было множество, – как бы не угробили…

В мире фантастические обвинения в адрес «врачей-убийц» восприняли как взрыв государственного антисемитизма. Всемирный совет мира не остался в стороне и попытался как-то разобраться в этой страшной истории. Однако расследование не понадобилось: пятого марта мир узнал о смерти великого вождя, а уже в апреле истерзанные пытками врачи были выпущены из тюрем и развезены по домам. Как говорится, финита ля трагедия.

Финита – для множества, но не для всех. Мой друг Ив Фарж, к несчастью, в это множество не попал. Незадолго до смерти Сталина он руководил международным расследованием применения американцами биологического оружия в Корее, приехал в Москву получать Сталинскую премию и каким-то неведомым образом попал на свидание с арестованными врачами. Узников привели в порядок: дали выспаться, подкормили и приодели. Арестованные, разумеется, пообещали следователям рассказать иностранному визитеру о гуманном содержании за решеткой и о советском дознании – самом справедливом на свете. Так оно все и шло по расписанному сценарию, пока один из подследственных не нарушил договоренности: ухитрился незаметно высунуть пальцы из длинного рукава пиджака и показать Фаржу черные пятна на месте вырванных с корнем ногтей. Ив, повидавший прошедших гестаповские пытки, убедился в справедливости своих подозрений и попытался сообщить об этом Сталину. Чтобы пресечь нежелательное распространение международного скандала, дотошного француза решено было угомонить и из России не выпускать.

А всего через два дня уже было не до француза: Сталин лежал в коме. И приказ, отданный то ли Хозяином, то ли кем-то из его присных специалистов по мокрым делам из ГБ, некому было отменить. Не до того было. Секретное задание покатилось по накатанным рельсам, и в последний день траурного месяца марта лауреат Сталинской премии мира Ив Фарж погиб в странной автомобильной катастрофе. Впрочем, почему странной? Военно-грузинская дорога опасна, это общеизвестно.

Кончину кремлевского диктатора я отваживаюсь назвать «триумфальной смертью». Пусть это будет поэтическая вольность, я согласен! Сотни тысяч проводили в последний путь «отца народов», тысячи были затоптаны и нашли смерть под ногами толпы. В истории человечества никогда не было таких похорон, да и навряд ли случится подобное в обозримом будущем. А на судьбу моей книги смерть ИС не окажет влияния, и эти сумасшедшие мартовские дни перетекут в нее отдельной главой.

Не только на книгу, но и на деятельность Всемирного совета мира московские экстраординарные события не повлияли никак. Жизнь продолжалась. Митинги против испытаний атомного оружия, против гонки вооружений и милитаризации Западной Германии проходили повсюду во Франции и привлекали самых разных людей – ветеранов Сопротивления, коммунистических активистов, верующих христиан и молодежь, уклоняющуюся от армейской службы во Вьетнаме. И именно огонь вьетнамской войны опалил тогда мою безупречную «голубиную» биографию борца за мир.