Жестяной пожарный

– Поэты всегда найдут общий язык, – сказал я, выглядывая из-под шапки. – Белые змеи роз! Красиво!

– Один наш великий писатель сказал, что красота спасет мир, – заметил Эренбург, и мне показалось, что мой друг Илья не согласен с этим великим писателем. Что ж, его право…

– От кого-то я это уже слышал, – вспомнил я. – Спасти не спасет, но немного приукрасит.

– Борьба с недобитым фашизмом спасет, – выпростав лицо из кашне, то ли в шутку, то ли всерьез сказал Илья. – Ты думаешь, не так?

– Нет, так, – сказал я. – А иначе мы с тобой тут бы сейчас не гуляли. Конечно так!

«Верит ли Илья в то, что сам говорит?» – эта мысль вертелась у меня под русской шапкой и не отпускала. Можно ли что-нибудь принимать на веру в стране, где из стен растут уши, а собственных граждан не пускают в гостиницу? Верит, не верит… В любом случае про сбор материала для романа о Сталине с ним не надо затевать разговор – ни в комнате, ни даже в лесной чаще. Страна со специфическими особенностями, но зато какой фон для будущей книги! Великая держава со своими странностями, своей атомной бомбой и своим хозяином, спустившимся с Кавказских гор. И это всё, что я знал, и этого было явно мало для моей будущей книги.

Переспрашивать Эренбурга о том, стоит ли затевать откровенные разговоры в номере гостиницы, не имело смысла: с этим и так все было ясно. Как и то, что мое дело – поиск путей сохранения мира, а не поиски ответов на неудобные вопросы. Порасспрошу Илью в Париже, когда вернусь.

До начала спектакля в Большом театре оставалось еще часа два. Давали «Лебединое озеро», столь же связанное с представлением иностранцев о России, как и увиденные мной сегодня кремлевские башни. Не могу сказать, что я завзятый балетоман, скорее наоборот. Это Кей млеет при виде трепетных балерин и набитых мышцами танцовщиков. Но сам балетный спектакль являлся лишь частью события, именуемого «посещение Большого театра». Для чужестранца, попавшего в Москву, поход в Большой, на балет, представляет собой как бы дело чести, в этом есть даже нечто сакральное: «Как, вы были в Москве и не видели балет в Большом театре?!» Это – непростительное упущение. А приглашение в Большой в день приезда, да еще на «Лебединое озеро» – уважение, и почет, и вдумчивая зоркость принимающей стороны.

Я стреляный воробей подполья, меня не проведешь. И царский «Метрополь» с его стенными ушами, и Большой театр – все это протокольные установки, комплиментарные авансы, которые надо будет отрабатывать. Но такая перспектива меня не смущала: я знал, что при малейшем давлении развернусь и уйду по-английски, не попрощавшись. И все же я верил в прагматизм русских: зная, с кем имеют дело, они предпочтут сохранить меня независимым, нежели потерять со скандалом. А будь я членом их партии, как тот же Арагон, они бы со мной расправились без лишних слов за нарушение партийной дисциплины. Как бы то ни было, у меня есть все основания продолжать начатое: защищать мир и собирать материалы для моей книги. Можно дать ей интригующее, зашифрованное название, в моем стиле: «ИС». Аббревиатура по имени и фамилии великого вождя, эффектно управляющего третьей частью обитаемого мира.

Театр был полон. Разглядывая зрительный зал, отливающий позолотой и рдеющий красным бархатом, заполненный зрителями без просветов снизу доверху, я невольно сравнил его с устройством их государства: битком набитый зал Большого – страна, сцена – Красная площадь, правительственная ложа – Кремль.

Мы с Эренбургом прошли в забронированную для нас ложу бенуара со специальным билетером у дверей – чтоб никто не забрел по ошибке. Сцена отсюда была видна как на ладони. Публика в зале рассаживалась и в ожидании начала спектакля вертела головами, разглядывая таинственных персон, укрытых в ложах. Правительственная ложа пустовала, а в нашей, рассчитанной еще человек на шесть, не было никого, кроме нас с Ильей. Даже переводчик куда-то исчез и не показывался.

Перед самым началом нашу дверь отворили снаружи, пропуская гостя – Ива Фаржа.

– Узнал, что ты здесь, и заглянул поздороваться, – сказал Фарж. – Мы с женой сидим через ложу от вас. Ты впервые в Москве?

– А ты? – спросил я.

– Ну что ты! – сказал Ив. – В пятый или шестой раз… Завтра мы обедаем вместе.

Прозвенел второй звонок, и Фарж вернулся в свою ложу.

– Ты его знаешь еще с войны? – спросил Илья.

– Кажется, что уже тысячу лет. Он из журналистов, создал сильную группу Сопротивления и даже изобрел четырехгранный гвоздь для протыкания немецких шин! В сорок четвертом я назначил его комиссаром нашего правительства в Лионе, в огромном регионе Рона-Альпы. Он спас многих, но многих и казнил. После войны стал министром продовольствия, пытался накормить голодную Францию. Видимся довольно часто, хотя и не общаемся семьями.

Прозвенел третий звонок, и занавес расступился, открыв перед нами реальность сказки.