Жестяной пожарный

Едва пришла в голову главная идея – создать газету и движение под одним названием «Освобождение», все у меня снова стало получаться. Удалось вырвать из петеновской тюрьмы и отправить в Швейцарию племянницу Бертранду. До 1941 года вишистская юстиция была вегетарианской, но позже она многому научилась у немецких учителей, а с конца 1942 года на юге уже вовсю резвилось гестапо…

После освобождения Бертранды я окончательно перебрался в Лион. Тому было много причин. Во-первых, Лион – второй по значению после Парижа типографский центр Франции. Во-вторых, немного севернее Лиона проходила граница между оккупированной и свободной зонами, в которой было немало «окошек», где мы могли проскользнуть мимо нацистских и петеновских патрулей. В-третьих, весь центр Лиона пронизан множеством трабулей – крытых проходных дворов между улицами, по которым можно при необходимости скрыться и от слежки, и от погони. Но самое главное – в Лионе жил мой ангел-хранитель, мой издатель и друг Луи Мартен-Шоффье! Именно к нему первому я пришел со своей сумасбродной идеей издания газеты «Освобождение» как основы для подпольного движения. К моему удивлению, старый друг воспринял эту идею так, как будто сам ее придумал, – с готовностью работать и без критики. И уже на следующий день дело пошло.

В Лионе я встретился и подружился с замечательной, отважной и беззаветно преданной нашему подпольному делу парой – Раймоном и Люси Обрак. В городе, опутанном полицейской агентурой, еврею Раймону, решавшему разведывательные и оперативные задачи нашей организации, круглые сутки грозила опасность быть раскрытым и схваченным. Так однажды, в черный день, и случилось, и только беспримерная находчивость и храбрость Люси вывели Раймона из тюрьмы и спасли от расстрела, к которому он уже был приговорен. Я еще вернусь к этой потрясающей истории со стрельбой и в буквальном смысле слова святым обманом оккупантов… Красавица-француженка Люси поровну делила с мужем все тяготы подпольной работы – общей для всех нас жизни «в тени» – и ее смертельные риски. Мало того, она ухитрилась родить в это время ребенка! Такого счастливого брака, такой отчаянной любви на острие гибели я не встречал больше никогда.

Многотиражная газета – это вам не листовки. Денег на ее создание, на развертывание сети корреспондентов и распространителей катастрофически не хватало, но мы не унывали. Деньги появятся, придут, я в этом был уверен. Не знаю еще откуда, но обязательно придут, без них наша газета обречена на смерть, как всякое живое существо, лишенное кислорода. Деньги были для нас эквивалентом жизни, они служили для оплаты позарез необходимых вещей – типографской бумаги, билетов на поезд, продуктов питания – и поддерживали само существование организации. И я оказался прав: пришел час и деньги в прямом смысле упали на нас с неба.

Еще до того, как случилось это сполна заработанное нами чудо, мне доводилось пересекаться с коллегами – руководителями подпольных группировок, в меру сил действовавших против германских оккупационных властей. Самый активный из них – капитан Френэ, выстроивший свою организацию «Борьба» по армейскому образцу. «Борьба» состояла из нескольких боевых подразделений, беспрекословно подчинявшихся воле Френэ; ослушание было невозможно, оно приравнивалось к невыполнению приказа вышестоящего армейского офицера и влекло за собой горькие последствия.

Я видел, что Френэ не испытывает ко мне дружеских чувств; для него я был слишком штатским, слишком недисциплинированным и далеким от военной субординации. Что ж, я отвечал ему тем же: методы капитана, его отношения с подчиненными были для меня неприемлемы; в подполье людей объединяют дружба, доверие и взаимовыручка, а не барабанная дробь приказа. Но Френэ, действовавший также и на севере Франции, оккупированном нацистами, не мог игнорировать существование на юге моей «Последней колонны», завоевавшей имя и признание публики, за исключением апатичных крестьян, которых урожай спаржи интересовал куда больше, чем положение на фронтах. И несмотря на то что Френэ, по его словам, считал меня несерьезным, он готов был ради конечной цели объединиться со мной, иными словами – дать его «Борьбе» поглотить мое «Освобождение». Это тактическое предложение я любезно отклонил, оставляя открытым поле для сотрудничества – распространение его людьми нашей газеты и других печатных материалов, служащих общему делу. Время доказало, что я был прав: из нашего с Френэ объединения ничего бы не вышло. Нас разделяли не только «серьезность» его поведения и тактические разногласия, но и политические взгляды на военное и послевоенное будущее Франции. Френэ ненавидел немцев не меньше, чем я, а вот отношение к Петену у него было иным: лозунги «Труд, семья, Родина» в организации «Борьба» принимали за чистую монету! Для офицеров – соратников Френэ Петен еще долго (примерно до 1943 года) оставался авторитетом – маршалом, героем Первой мировой.