Жестяной пожарный

С неба под куполом парашюта спустился посланец генерала де Голля – молодой человек по имени Ивон Моран. Это был первый, лицом к лицу, контакт с прилетевшим из Лондона полномочным представителем генерала. Ночной полет и прыжок с парашютом были смертельно опасным предприятием – немцы могли засечь и сбить самолет, пилот и парашютист рисковали жизнью в самом прямом смысле этого слова. Но игра стоила свеч: де Голлю, несгибаемому, со стальными нервами лидеру «Свободной Франции», призвавшему французов к сопротивлению гитлеровским захватчикам и отечественным коллаборационистам, нужна была живая, из первых уст информация о подпольных антифашистских движениях и их руководителях. Информация, из самых разных источников получаемая генералом в Лондоне, была недостаточна и однобока, а де Голль жестко требовал точных, проверенных данных, которые позволили бы ему выстроить реальную картину и принять правильные решения. Действительно, разобраться в политизированных, разноречивых, зачастую настоянных на личных амбициях отношениях между подпольными группировками было совсем непросто. Пейзаж еще более заволокло туманом с вторжением немцев в Россию, когда германо-советская «дружба» лопнула, как воздушный шарик под танковой гусеницей, и Москва велела французским коммунистам выступить с оружием в руках против вчерашних друзей-товарищей Кремля. Коко, надо отдать им должное, рьяно и с охотой взялись за дело: первые покушения на немецких офицеров начались в оккупированной зоне уже осенью 1941 года. Но влиять на действия коммунистических групп, а тем более контролировать их из Лондона было совершенно невозможно: Москва не допустила бы этого, как говорится, ни при какой погоде. Чем активней действовали в оккупированной Франции коммунистические боевики, тем сильней донимала гитлеровцев головная боль – они лечили ее взятием в заложники десятков французов, которых потом, при повторных покушениях, казнили. Конечно, такие покушения не могли изменить ход войны, но ситуация во Франции раздражала Берлин, а в Москве вызывала радостную усмешку.

Короче говоря, разрозненные, но действенные вылазки французских подпольщиков стали несомненным фактором в политической игре, которую вел де Голль в Лондоне. И Ивон Моран должен был стать связующим звеном между нами и генералом в его лондонской штаб-квартире.

Я встретился с Ивоном в Лионе, и с первых же слов мы испытали взаимную симпатию друг к другу. Кое-какие слухи о «Последней колонне», газете и движении «Освобождение» доходили до Лондона, и Моран их знал. Его не отпугнули ни мое мнимое легкомыслие, ни приписываемая мне несерьезность, а в моей особенной манере держаться он усматривал не более чем проявление характера. Одним словом, методы работы «Освобождения» не вызвали в нем возражений: газета была массовой, организация заняла высокое место в ряду подобных ей подпольных групп, тактика и стратегия руководства в моем лице были признаны успешными. «Освобождение» получило финансирование, судьба нашей газеты (и нашего движения!) определилась: будем продолжать! Мы, таким образом, признали верховенство де Голля и связали с ним свое будущее. Мы не ошиблись в своем выборе: генерал был целенаправленным, как рыцарское копье, воином, борцом за свободу оккупированного фашистами отечества и именно ему принадлежит заслуга послевоенного возрождения Франции.

Ивон Моран оказался прекрасным организатором. Мы с ним совершили ознакомительную поездку по юго-востоку Франции, формируя новые команды поддержки движения и подыскивая в глухих местах площадки для посадки и взлета легких самолетов из Англии. Теперь мы не чувствовали себя заброшенными и полагающимися лишь на собственные силы. За нами стоял Лондон и возвышался де Голль – мощный и неприятный в глазах оппонентов национальный лидер, заявивший со знанием дела: «Проигранное сражение не означает проигранную войну». Мы в «Освобождении», в тылу врага, принимали эту максиму генерала и разделяли ее. Война только начиналась!

Канал связи с генералом заработал, Ивон Моран поддерживал его в должном порядке. Де Голль из своего лондонского штаба налаживал контакты с антифашистскими силами во Франции; его тактика, с учетом разногласий между группировками в подполье, была продуманной и взвешенной, а стратегия основывалась на реальной международной ситуации. Генерал поддерживал саботаж, диверсии против немцев и их французских приспешников, но и нашу пропагандистскую работу ставил высоко: листовки и в особенности моя газета играли на штабной карте борьбы с захватчиками далеко не последнюю роль.