Жестяной пожарный

Это – после войны. А пока что де Голль признал и заправил в свою политическую обойму четверых руководителей Сопротивления: неистового Жана Мулена, командира «Снайперов» Жан-Пьера Леви, непокорного лидера «Борьбы» Анри Френэ и меня с моим «Освобождением». С настоянными на коммунистической идеологии партизанскими группами маки́ генерал и англичане предпочитали не иметь дела – «макизары» в конечном счете подчинялись приказам из Москвы, это настораживало и напрягало Лондон. Войне свойственны свои глубинные тайны, которые с течением времени выходят на поверхность и становятся общедоступной явью. Так было и с маки́.

Желание де Голля соединить и сплести воедино силы французского Сопротивления на севере и юге страны под своим единым командованием разбилось вдребезги о глухую стену наших внутренних разногласий. Анри Френэ, тот вообще заявил категорически, что никто, кроме нас самих (читай: самого Френэ), не вправе навязывать нам свои установки, оперативные и политические. Лондонские умники нашли приемлемую формулировку случившемуся: все группировки боевого подполья будут двигаться параллельными курсами к общей цели – победе над Гитлером. Тут не о чем было спорить.

Помимо увлекательных конспирологических теорий война порождает множество мифов на ровном месте. Эти мифы уверенно, с красочным описанием второстепенных, казалось бы, деталей, повествуют о мудрости орденоносных полководцев и геройских подвигах простых солдат, как будто солдаты вот так запросто делятся на простых и сложных. Мифические истории, повторяемые средствами пропаганды многократно и навязчиво, часто намертво укрепляются в головах людей и канонизируются – и становятся яркими пятнами на волчьей шкуре войны. А реальные случаи, достойные восхищения, остаются в стороне от софитов славы куда чаще, чем они того заслуживают.

К таким случаям можно отнести историю лионской семейной пары – Раймона и Люси Обрак. Только после войны благодарные французы узнали об их героической борьбе за свободу.

Мы познакомились и подружились в сороковом году – я уже упоминал об этом, – в самом начале войны, когда моя новорожденная «Последняя колонна» еще, как говорится, ползала под столом, набивала шишки и нуждалась в помощи на местах, чтобы выжить и уцелеть. В Люси и Раймоне я разглядел таких помощников и не ошибся. Я легко нашел с ними общий язык. Инженер и преподавательница в лицее, они относились к людям культуры, их отважная преданность борьбе с фашизмом была несомненной: он – еврей, видевший в Гитлере реальную угрозу самому существованию своего древнего народа, прихотью судьбы рассеянного по всему свету, она – француженка и любящая жена. Эта этническая, довольно призрачная, на мой взгляд, принадлежность Раймона к памятливым потомкам Авраама во многом объясняла обилие евреев в нашем подпольном движении – не с нацистами же, поставившими своей целью очистить Европу от евреев, им было по пути! Да и отваги им, оказавшимся в экстремальной ситуации, было не занимать: они это доказывали на деле.

Раймон Обрак был одним из них; страх, казалось, был ему неведом. Разведка, установление связи, планирование операций – все это помимо пропагандистских действий входило в объем его работы. Однажды он добыл со складов петеновской «армии перемирия» сто семьдесят пять тонн оружия и боеприпасов – больше, чем англичане доставили нам за весь 1942 год! Отточенные конспиративные приемы и просто фантастическое везение спасали его от провала – правда, до поры до времени. Везение – добрая фея войны; все знают, что она проявляет к кому-то волшебную склонность, но никто не знает, когда она взмахнет лучезарным крылом и улетит прочь.

Однажды, в злосчастный день, Жан Мулен собрал свой подпольный актив на конспиративной квартире в лионском пригороде, в доме одного доверенного врача. Оперативное собрание имело вполне невинный вид: пришли люди на прием к доктору. Приходили поодиночке, чтобы не привлекать ничьего внимания: после ввода гитлеровских войск в Южную Францию, на территорию, управляемую режимом Петена, и назначения гауптштурмфюрера СС Клауса Барбье руководителем гестапо в Лионе штатные шпики и добровольные помощники оккупантов, расплодившись во множестве, стали неотъемлемой частью городского пейзажа.

На подходах к дому подпольщиков ждала засада. Появление солдат можно было объяснить только предательством кого-то из своих. Этот «свой» – провокатор, – задержавшись напротив дома доктора, дождался появления Обрака, подал условный знак и навел гестаповцев на Раймона, которого он, выходит, знал в лицо. Когда облава началась, наводчик схватил чей-то велосипед и погнал по улице прочь. В него стреляли, но промахнулись. Его не преследовали. Он свернул за угол и исчез. Исчез ли? Скорее да, чем нет: в боевом подполье не было большего преступления, чем предательство; изменник сам, своей волей обрекал себя на смерть. Но это уже оборотная сторона медали, неотъемлемая, впрочем, от лицевой.