Жестяной пожарный

План атаки был предельно прост. Как только конвойные и фургон пересекут перекресток, подпольщики одновременно откроют массированный огонь по солдатам в открытом автомобиле охраны и по кабине фургона. Задача ясна: вывести из строя как можно больше солдат за предельно сжатый отрезок времени. Не вступать с ними в бой, а просто перестрелять, как уточек в тире. Потом освободить пленника из фургона, подорвать гранатами конвойную машину и сам фургон и скрыться с Раймоном по маршруту отступления, разработанному заранее. Вот такой был план, и его провал означал бы настоящую катастрофу.

Люси настояла на своем участии в операции. Раймон научил ее обращаться со стрелковым оружием, и она, пряча пистолет под накинутым на руку плащом, не спеша прохаживалась по улице, ведущей к перекрестку: одинокая женщина, скорее всего, не привлечет особого внимания конвойных, но зато первой увидит приближающийся тюремный кортеж. Ей надлежало остановиться, пропуская машину, и эта остановка послужит знаком для наших бойцов: выскочив на дорогу, они откроют огонь. И пистолет Люси окажется тут совсем не лишним.

Так было запланировано, так и сложилось. Об опасности не думали – думали о вызволении Раймона. При звуке первых же выстрелов ставни на окнах домов, выходивших фасадами на улицу, захлопнулись изнутри как по команде: стрельба не была для обывателей чем-то новым в жизни, они с ней были знакомы не понаслышке и, не медля ни минуты, хотели от нее отгородиться и покрепче заткнуть уши пальцами. Готов побиться об заклад, что ни один из них так и не решился подкрасться к затемненному окну и сквозь щелку в ставне выглянуть наружу – хотя бы для того, чтобы узнать из любопытства, кто в кого там стреляет; этот для кого-то жгучий, а для кого-то праздный вопрос интересовал их в последнюю очередь. В кого надо, в того и стреляют, и чтоб все они, вместе взятые, провалились в тартарары как можно скорей!

Засада сработала безукоризненно. Немцы, не ожидавшие нападения в двух шагах от гестапо, по пути на свадьбу, были перебиты, даже не успев открыть ответного огня. Подготовленный и проинструктированный кюре, потея от волнения, понапрасну маялся у амвона в ожидании жениха и невесты, а солдаты оцепления зря поглядывали на подъездную дорогу к церкви – тюремный кортеж все не появлялся.

Тем временем перекресток опустел – лишь чернели на брусчатке бугорки трупов и горели ровным пламенем тюремные машины, подорванные гранатами партизан. Раймон Обрак вышел на свободу. Дело было сделано. Мы не понесли потерь.

«Жених и невеста» мчались в нашей машине на тайную явку; головная часть операции «Свадьба» сработала – Раймон был с нами. Но остальное внушало изрядные опасения: проведенный на мякине Барбье перевернет город, поставит его с ног на голову, чтобы поймать проклятого жениха с его якобы беременной сучкой и смыть пятно позора со своего эсэсовского френча. Мясник рвал и метал, он кишки готов был выпустить из Лиона.

Оставаться в городе означало для Раймона и Люси верную смерть. Расправиться с подпольной парой, дерзко поднявшей на смех гестапо и из-за угла отправившей на тот свет семерых германских солдат, было для немцев делом принципа. А принцип, надо отметить, для немцев есть нечто непреложное. Поэтому проверенный прием «залечь на дно» в этом случае не работал: раньше или позже, но Барбье с его отлаженной поисковой машиной выудил бы их хоть из-под земли.

Когда в поле зрения нет ни вариантов, ни разумной альтернативы, нужно спасаться бегством. В нашем случае сложилась как раз такая ситуация. И бежать можно было только в одном направлении – на север, в Англию. Там, в Лондоне, у участников антифашистского движения есть возможность переждать какое-то время, а потом, может быть, вернуться на родину – связь налажена. И для таких людей, как Раймон Обрак, с боевым опытом, с широчайшим кругом оперативных связей, гарантированно нашлось бы в Лондоне дело, нацеленное на освобождение Франции от гитлеровской оккупации. В таких, как Раймон, равно нуждались и Национальный комитет де Голля, и наше «Освобождение» во Франции, и британцы, без спешки и излишнего шума готовившиеся к открытию Второго фронта.

Решено было переправить их в Лондон. Взлетно-посадочные полосы, площадки для которых мы с Мораном разыскали в глухих уголках Южной Франции, надежно функционировали: крохотные самолеты «Лизандер» по мере необходимости выполняли свои опасные ночные рейсы. Казалось бы, что тут особенного: война, каждый делает свою работу. Но эти одномоторные ангелы небесные давали нам ощутить животворную связь с Лондоном; мы были не одни в воюющем мире… К слову, отважный Моран, посланец де Голля, остался, несмотря на некоторое недовольство генерала, во Франции и присоединился к нашему «Освобождению» как полноправный участник движения Сопротивления. Де Голль даже немного побрюзжал по этому поводу: у него были другие планы на молодого офицера, подававшего большие надежды, но рвавшегося в бой с оккупантами. Что ж, в партизанской войне свои правила, и никто не рискнет осуждать бойца за его желание атаковать врага.