Жестяной пожарный

– Цель нашей встречи, – сказал генерал, глядя на полированную столешницу перед собой, – объединение национальных сил во Франции и за ее пределами. Сегодня здесь будет положено начало созданию Национального совета Сопротивления. Это великий день для французов!

Вслед за генералом я получил слово, за мной выступил Френэ, потом Жан-Пьер Леви, потом социалист Даниэль Майер. Коммунисты не были представлены, вместо них получили место за столом два влиятельных профсоюзных руководителя, близких к Жаку Дюкло. Не знаю, как у де Голля, но у меня после выступлений ораторов картина происходящего в сражающейся Франции сложилась довольно-таки неутешительная: каждый тянул в свою сторону, разногласия были значительны. Тем не менее под давлением де Голля предварительная декларация о рождении на свет Национального совета и его будущих задачах была принята единогласно. Будущие задачи – одно, а сегодняшняя практика – совсем другое; это же понятно.

После окончания совещания ко мне подошел Пасси и прошептал, наклонившись к моему уху и прикрыв рот ладонью: «Генерал просит вас задержаться», – и вышел следом за участниками и белую двустворчатую дверь за собою без стука затворил.

Проследив действия своего начальника разведки, де Голль оборотился ко мне и указал на кресло рядом со своим. Комната опустела, теперь здесь никого не осталось, кроме нас двоих.

– Рад вас видеть, – сказал генерал, и эти расхожие слова приветствия контрастировали с его неулыбчивым лицом, как будто были не ко мне обращены и не выражали никакого ко мне отношения, просто вежливое начало разговора. Я не знал, что ответить, и промолчал.

– Немцы увязли в России, – продолжал де Голль, – они не вытянут ноги из русского болота. Это понимают по обе стороны океана. Москва, теперь Волга. Исход войны предопределен, и американцы поставят под ним точку. На послевоенной карте не режим Петена, а наша свободная Франция должна занять свое историческое место в ряду держав. И поэтому… – Он вдруг умолк и глядел мне в глаза холодно и неотрывно. – Вам все ясно, Бернар?

То был риторический вопрос, и в ответ на него я лишь понимающе кивнул головой.

– Так вот, – продолжал генерал, – ко времени окончательного перелома в ходе войны, через три-четыре месяца, на первом же клочке свободной французской земли, будь то даже Алжир или Марокко, я хочу создать правительство, назвав его Французским комитетом национального освобождения. Прообразом этого правительства послужит созданный сегодня зачаток Национального совета Сопротивления. Это петлистый путь, но в глазах союзников, определяющих ход войны и жизнь послевоенного мира, это единственно легитимный путь.

Он снова замолчал, и я наконец решился задать вопрос:

– Почему, мой генерал, вы посвящаете меня во все эти тайные планы?

– Потому что, – сказал де Голль, – в этом правительстве я намерен назначить вас на ответственный пост, соответствующий вашим возможностям. Это все, что вам нужно сегодня знать.

– Но я гуманитарий, а не администратор! – обреченно возразил я.

– Такой мне и нужен, – подвел черту генерал.

Разговор был окончен. Теперь я мог возвращаться во Францию.

Улетал я из Чичестера с того же аэродрома, куда прилетел пятью днями раньше. Другой «Лизандер», другой пилот – но это не меняло дела: связь между Лондоном и оккупированной Францией была установлена, работала налаженно, и, как я чувствовал после разговора с генералом, мои визиты в Англию станут куда чаще.

Мы вылетели, как только стемнело. Самолет шел над низкими тучами. Побалтывало. Кутаясь в теплый плед, я пытался представить себя в роли правительственного чиновника, и у меня это плохо получалось. Кто возглавит «Освобождение»? Что будет с Кей? В какой стране придется жить? В разговоре с де Голлем мне понравилось то, что генерал ни разу не сказал «правительство в изгнании» или «правительство в эмиграции», а – правительство на земле Франции, пусть даже в колониальной Северной Африке; это значит, что он не видит себя ни в эмиграции, ни тем более в изгнании. Новость о моем назначении, когда она докатится до моей родни, окончательно смоет с меня черную краску своенравного отщепенца в белом стаде баронов д’Астье: высокопоставленный администратор, хотя и пописывавший когда-то заумные сюрреалистические стишки, – это достойный продолжатель славных семейных традиций. Да здравствует Франция!

Чем ближе мы подлетали к пункту назначения, тем темней становилось небо, а южные звезды ярче сверкали. Но не следовало испытывать судьбу и, пока колеса самолета не коснулись земли, уверять себя в том, что полет прошел благополучно.

– Через десять минут пойдем на посадку, – услышал я в наушниках голос пилота. – Приготовьтесь!

Война – это одна экстраординарная история, сплетенная, как канат из волокон, из историй помельче и малоизвестных. Но и эти «помельче» бывают на войне удивительны до неправдоподобия.

Пилоту нашего «Лизандера» предписано было, едва он приземлится во Франции, взять на борт пассажира и немедленно возвращаться обратно в Англию. О личности пассажира он не знал ничего, ему не положено было.