Жестяной пожарный

Этот интересный вопрос по-новому освещал нашу внутриполитическую картину, какой она виделась Черчиллю издалека, британский премьер был куда проницательней, чем желал казаться. И я, несколько смущенный его проницательностью, поспешил пуститься в разъяснения: да, междоусобные конфликты между моими вспыльчивыми соплеменниками не исключены – но только после окончательной победы над общим врагом. И держать в узде политических поджигателей – главная задача нашей национальной администрации во главе с де Голлем, которая придет к власти в послевоенной Франции. Аминь!

Главный сюрприз ждал меня через полчаса, в середине мощного и воинственного выступления Черчилля. «Я решил помочь французским патриотам!» – грозно глядя в зал, словно целясь из двустволки, сообщил премьер. Это обещание, адресованное высшим военным чинам империи, прозвучало для меня, как торжественный марш из «Аиды». Теперь мне хотелось только одного: как можно скорей добраться до своего бюро и отправить в Алжир де Голлю телеграмму с сообщением об этой драгоценной новости.

Мои встречи с сэром Уинстоном Черчиллем – специально организованные или почти случайные – не исчерпывались теми тремя, о которых я рассказал. Мне случалось в жизни встречаться со многими сильными мира сего, и, пожалуй, никто из них не произвел на меня такого глубокого впечатления, как «британский бульдог». Политических лидеров, этих небожителей, распоряжавшихся целыми народами и направлявших ход истории, объединяла одна общая черта – незыблемая убежденность в собственной непогрешимости. К этому обывательскому пороку всегда присовокуплялось отсутствие чувства юмора, не говоря уже о самоиронии, губительной для небожителей, как убийственный яд. Всех – но не Черчилля! Охотно разделяя со своими коллегами-автократами взгляд сверху на публику под ногами, эту несмышленую, легко поддающуюся внушению массу, послушную движению штурвала в руках капитана, он, в силу характера, а может, и происхождения, сохранял в себе качества обычного – а не сверх-человека, не свойственные диктаторам. Он был героем нации – в живом обличье, а не законсервированным, как Гитлер в своем запредельном безумии или Ленин в гранитном зиккурате у стен Кремля. Черчилль был одним из тех рыцарей и героев, на которых держался и по сей день держится мир, – со всей их стальной несгибаемостью, но и человеческими слабостями. Никогда, в силу склада характера, я не склонен был брать с кого-либо пример, предпочитая использовать собственный опыт. Сэр Уинстон Черчилль составлял исключение из правил: у него, единственного из встреченных мною мировых светил, я тщился позаимствовать хоть что-нибудь полезное для себя.

Назавтра после совещания Военного кабинета отлично налаженная машина Министерства обороны совместно с МИДом, службами разведки и Оперативным отделом диверсионной службы при главе правительства пришла в движение: колеса завертелись, дело сдвинулось с мертвой точки. Количество вылетов для доставки грузов и секретных агентов из Англии на континент увеличилось в десятки раз. Решено было вооружить шестьдесят тысяч партизан. Стояли лунные февральские ночи, и эти дни надо было использовать в полной мере. Ожидая открытия Второго фронта на севере Франции, немцы тоже не сидели сложа руки – они наращивали свое присутствие в Нормандии и укрепляли противовоздушную оборону, мы несли потери в самолетах, людях и грузах. Теперь же к тихоходным «Лизандерам» присоединились эскадрильи американских бомбардировщиков с английскими экипажами, в условленных местах сбрасывавшие для партизан военные грузы на парашютах. День ото дня эти полеты становились все опасней, да и сброшенные грузы не всегда попадали в руки тех, кому предназначались. Я предложил наладить снабжение наших людей на юге Франции через Алжир – это и ближе, и не столь рискованно. Предложение было изучено и принято, оставалось только обеспечить специальные подразделения самолетами и контейнерами для десантирования. Один контейнер вмещал сто пятьдесят килограммов груза, грузовой отсек самолета принимал десяток контейнеров, снабженных парашютами.

С каждым часом приближался день «Д» – открытие Второго фронта, начало операции «Оверлорд». Никто не сомневался, что за высадкой союзников на побережье последуют освобождение Парижа и изгнание немцев из всей Франции. Это понимали и в Виши, и в Берлине, и в Москве. Французы исподволь готовились ко Дню освобождения – каждый по-своему. Коллаборационисты надеялись на чудо и, может быть, на короткую память победителей; заблуждения свойственны всем, даже занесенным дурным ветром на край обрыва. Вооруженные партизаны усиливали натиск на оккупантов, а гестапо ужесточало свои репрессии, и число казненных патриотов множилось. Я перебирал в памяти тех моих друзей и приятелей, кто остался в Париже и чья судьба будила тревогу в моем сердце.