Жестяной пожарный

Он замолчал, жестко и хитро поглядывая на меня из-за потухшей сигары. Вряд ли он ждал моей реакции на это сообщение – она ему была ни к чему, он был уверен в достоверности своей информации, полученной из первых рук. Великодушно делясь со мною конфиденциальной новостью, Черчилль, как видно, рассчитывал на мою ответную откровенность. Откуда ему было знать, что де Голль уже успел открыть мне свой план повальной люстрации и снаряд великодушия, выпущенный великим человеком в пижаме, пролетел, таким образом, мимо меня, не вызвав волны благодарности.

– Это долгосрочная стратегия, – сказал я. – Францией будут править истинные патриоты, прошедшие школу подполья. Разве это не прекрасно?

– Прекрасно, – пробормотал Черчилль. – Прекрасно… Ваш генерал – отличный стратег, я от него в восхищении! Но когда, скажите, барон, он прекратит строить нам козни – империи и мне лично? Когда перестанет быть таким несносным? Он пытается помешать нам в нашем продвижении на Ближнем Востоке, в Сирии например…

– Он не может упускать из вида интересы Французской империи, – заметил я. – Это подорвет его престиж в ваших же глазах.

– Эти интересы должны обсуждаться с нами, – приподнявшись на локте, жестко сказал премьер-министр. – Решать такие вопросы единолично, ставя нас перед свершившимся фактом, – близорукая политика!

Я хотел было напомнить, что моя область – внутренние дела, а не иностранные, но промолчал, предпочитая слушать.

– И эта чистка, барон! – продолжал Черчилль. – Разведка, да и другие источники, информируют, что больше половины французов не разделяют идеалов вашего подполья и ждут конца войны, чтобы с воодушевлением присоединиться к победителю… Что-то не так?

Я молча пожал плечами: публика всегда выжидает до последней минуты, чтобы успеть подстроиться к сильнейшему. Это – закон общества, если у общества вообще есть какие-то законы.

– Бо́льшая часть французов! – с нажимом повторил Черчилль. – И вам придется всю эту часть пересажать как коллаборационистов. Вы согласны?

– Нет, – ответил я. – Не согласен.

– Я вас не отговариваю! – с подъемом воскликнул Черчилль. – Сажайте на здоровье! Это ваше внутреннее дело! Меня интересует судьба трех человек. – Он назвал имена людей, известных своей близостью к Петену. – Вот этих оставьте в покое, комиссар! При нашей высадке в Африке эти трое спасли немало британских и американских жизней. Этих – нет! Вы согласны? А со всеми остальными – со всей вишистской верхушкой – делайте что хотите; можете поставить их к стенке и расстрелять по закону военного времени.

– Для этого нам нужна ваша помощь, сэр, – сказал я с улыбкой, – в которой вы нам до сих пор отказывали. Прежде всего – оружие… Исход войны ясен.

– Ну, не то чтобы отказывал, – возразил Черчилль. – Но вы правы, помощь можно увеличить.

– Уже полтора года мы слышим одни обещания, – словно бы опасаясь подслушивания, я наклонился к подушке, на которой лежала крупная, скульптурной лепки голова хозяина. – Ваш маршал авиации Гаррис за эти полтора года и пальцем не пошевелил.

– Гаррис бомбит Германию, ему не до вас! Но он сделает так, как я ему скажу, – сердито сказал Черчилль. – Держите свое слово, а я сдержу свое.

После этого замечания разговор перешел на другие рельсы: речь зашла о ситуации во Франции, о подполье, о моем «Освобождении», о диверсиях и саботаже, об операциях маки́ и росте влияния коммунистов, которому можно было противопоставить лишь активизацию боевых действий деголлевского подполья. Я рассказывал, Черчилль внимательно слушал.

На исходе второго часа наша встреча подошла к концу.

– Позвольте задать частный вопрос? – спросил я, глядя, как хозяин, отдуваясь, поднимает с кровати свое большое тело.

– Задавайте, – разрешил Черчилль. – Общее – в частном, а не наоборот.

– Однажды я оказался на английской подводной лодке, – сказал я, – выполнявшей специальное задание, с британским секретным агентом по имени Питер Черчилль. Он случайно вам не родня?

– Однофамилец, – не задержался с ответом премьер-министр.

– Жаль, – поднялся на ноги и я. – Замечательный парень!

– Будете в Лондоне – приходите ко мне! – сказал Черчилль, прощаясь.

Я воспринял это любезное приглашение только как вежливую фигуру речи. И ошибся: великий британец был начисто лишен куртуазных манер.

Через некоторое время, оказавшись в Лондоне, я с улыбкой вспоминал приглашение Черчилля «приходить» и, разумеется, не собирался им воспользоваться – почти с тем же успехом, как мне казалось, я мог бы планировать визит к королеве. Телефонный звонок из секретариата Черчилля стал для меня полной неожиданностью.

– Господин премьер-министр приглашает вас на рабочий завтрак в свою резиденцию, – сказал мне секретарь.

Не стоит говорить о том, что приглашение было принято с благодарностью. Рабочий завтрак на Даунинг-стрит, 10 – это не частная встреча на вилле «Тэйлор» в Марракеше. Зачем я ему понадобился? Явно не для того, чтобы выпить со мной чашку доброго английского чая с молоком.