Новым был не только масштаб битвы, но и инструменты. Развитие новых информационных технологий, высокоточного оружия, систем GPS и ночного видения и остальных продуктов технологического прогресса шло вперед одновременно с тем, как мы вели войну. Высаживаясь из замаскированных вертолетов, которые могли с ювелирной точностью обнаружить нужную крышу дома в море других строений, оперативники общались с пилотами, которые управляли беспилотниками, обеспечивавшими постоянный видеоконтроль, по гарнитурам, и после захвата цели собирали биометрические данные для подтверждения личности цели.
Процесс управления нашими операциями в Ираке был последовательностью действий, известной как F3EA (Find – Fix – Finish – Exploit – Analyze):
Сначала нам было необходимо привыкнуть к темпу и масштабу этой битвы. Мы традиционно выполняли операции в довольно медленном темпе, нанося случайные, великолепно спланированные, хирургически точные удары, но теперь нам пришлось проводить операции практически каждый день, часто проводя несколько рейдов одновременно. Мы быстро набрали скорость. Этот тип работы не был чем-то фундаментально новым: то же самое, только в большем масштабе. Уже через несколько месяцев мы выстроили нашу «удивительную машину».
Однако были предупреждающие знаки. Нас просили принять на себя новую роль, используя при этом неизвестное оборудование в среде, которую мы не полностью понимали[5]
. Будучи эффективными в таком масштабе, о котором те, кто бросил нам вызов, не могли и мечтать, мы начинали осознавать, что новый мир не просто начинал постепенно отличаться от старого, он начал отличаться настолько, что прежней эффективности можно было достичь, лишь разработав еще более сложный набор точных инструкций, которые давались бы сверху. Наша эффективная система давала нам крепкий фундамент, но не могла принести нам победу.Этот новый мир требовал полной смены правил игры. Чтобы победить, нам необходимо было отвергнуть многие из уроков, которые преподнесли нам тысячелетия военной практики и целый век оптимизированной эффективности.
Уроки последней войны
В 1930 г. Франция начала создавать свою известную линию Мажино, которая была названа в честь военного министра и ветерана Первой мировой войны Анри Мажино. Как и миллионы его соотечественников, Мажино не понаслышке знал, что такое смерть, болезни и страдания в статичной позиционной войне. Как это сделала несколько десятков лет спустя Холлоуэйская комиссия, он применил тип мышления «никогда снова», чтобы ужасы прошлого ни в коем случае не повторились.
Построенная за десять лет линия Мажино была современной версией Великой Китайской стены: непроходимая система туннелей, пути подвозов, а также связанные друг с другом сектора обстрела как для отдельных солдат, так и для крупной артиллерии. Различные подземные этажи в этой линии включали в себя не только казармы, но и госпитали, телефонные бюро и даже метро. Учитывая то, что эта линия шла вдоль французско-немецкой границы и в глубину была от 10 до 12 миль, она являлась чудом военной инженерии и устрашающим средством сдерживания любых нарушителей, которые могли прийти с Востока.
В 1940 г. немцы двинулись к линии и остановились: их маневр был ложным. В то же время танковые дивизии нанесли удар по Бельгии, Нидерландам и Люксембургу – нейтральным странам, которые практически ничем не могли защититься. С помощью улучшений в технологии танкостроения немецкие войска теперь смогли передвигаться гораздо быстрее, чем в Первую мировую войну. Они прошли по Нижним землям и нанесли удар по Франции с севера, проведя обходной маневр вокруг непроницаемой (но и недвижимой) линии Мажино. Войска «Люфтваффе» же ее просто перелетели. Ошарашенная после удара с фланга Франция сдалась менее чем через две недели.