Когда девки появились через час в царевых покоях, то ошалели от увиденного великолепия. Через всю трапезную комнату протянулись столы, заставленные множеством блюд, на которых печеная семга и пупки заячьи, сельдь на пару и куры на вертеле, баранина заливная и студень свиной. На блюдах горками лежали печень жаворонков, потроха бараньи, а самый центр украшали пяток лебедей с расправленными крылами. А пирогам на столах и вовсе нет счета.
Стольники замерли в поклоне и приветствовали баб так, будто к столу явились вельможи.
– Эй, стольники, на баб глаз не пялить! – распорядился Федор Басманов. – Рассадить всех по лавкам, да чтоб тесно не было.
Девок посадили между боярами. Мужи жались к ним боками и походили на похотливых юнцов, попавших к девицам во время купания.
– Угощайтесь, девоньки, – сказал со своего места Иван Васильевич, принимая из рук стольника малиновую настойку, – все здесь ваше! А вы, бояре, девкам скучать не давайте, только за бока сильно не щиплите. А это что за красавица? – заметил Иван в дверях полнотелую бабу. – Во дворце я раньше тебя не видывал.
– Из мастериц я, – сказала девка, – кликать Федуньей, мой батюшка у тебя, государь, в свечниках служил.
Эта девка напомнила Ивану Васильевичу его первую страсть, женщину, которой он овладел, когда ему минуло двенадцать. Бесхитростно учила она его науке любить. Как же ее звали?.. Анюта! Много потом перепробовал баб, а первую зазнобу не позабыл. Пальцы у нее, помнится, были грубые, мастеровые, каких не встретить у иного мужа. Вот по такой ласке истосковался Иван. Другие бабы понежнее были и к мужниному телу боялись прикоснуться, а та и руками любить умела. Как проведет ладонью по коже, так душа наружу выскочить готова. Иван помнил ее голос: «Ты, Ванюша, перед бабами не робей. Люби их всяких, какие они есть. А они тебе благодарны будут. Ты царь, а перед государем любая баба беззащитна. И если девка даваться не будет, то только из лукавства, стало быть, хочет она того, чтобы ты ее силком забрал».
Иван частенько вспоминал слова Анюты, испытывая робкое сопротивление со стороны девиц; государь воспринимал эту слабую защиту едва ли не за один из обязательных приемов любовной игры. И если девица отдавалась сразу, он начинал чувствовать себя обделенным.
– Садись подле меня, вот сюда садись… рядышком. Здесь когда-то царица сиживала. А сегодня твое место будет. Нравится тебе здесь, Федунья?
– Как же место царицы может не понравиться, только высоковато оно для моего зада, – хихикнула девка.
– Эй, стольники, налить девонькам по полному стакану медовухи. И пить до капли, чтобы государя своего не обидеть! А вы, гусельники, играйте побойчее, так, чтобы тоску с души своротить.
Весело бренчали гусли, и берендей, распалясь от крепкого вина, наяривал частушки. Девки поначалу жеманились, стыдливо прикрывая косынками лица, а потом, поглядывая друг на дружку, помалу входили в веселье.
– Бабы! – орал Федор Басманов. – Докажите государю нашему, что веселиться умеете! Сымайте платья, пусть Иван Васильевич красу вашу сполна разглядит.
Замешкались девки, а государь уже на Федунью прикрикнул:
– Сымай платье! Не силой же государь его стаскивать должен?
– Для государя и сорочку последнюю скинешь! – не растерялась Федунья.
– А вы чего, бояре, насупились?! Или царские слова для вас не указ?! Скидайте на пол свои опашни! Не сметь отставать от девиц!
Следом за гусельниками заиграли скрипошники, наполняя комнату бесшабашным весельем.
– Эй, карлы и карлицы! – выкрикнул Иван Васильевич. – Помогите же боярам разнагишаться. Да пока последние порты с них не снимете, не отступайте! Ха-ха-ха! – Обнимал за полные плечи Федунью царь.
В Трапезную комнату понабежали карлы и карлицы. С гиканьем и свистом маленькие разбойники набросились на бояр и, не считаясь с чином, вытряхивали их из рубашек и портов.
Рвались кафтаны, трещали опашни, а на полу беспризорно разбросаны платья. Бояре не отставали от государя: без стыда голубились с девками, хватали их за голые бедра. А любимый царский шут Онисим подхватил под руку обнаженную девку и чинно засеменил по кругу. Два нагих тела забрали все взгляды, у одних это вызывало хохот, другие лишь слегка улыбались, и только немногие наблюдали сцену со страхом.
Невозмутимыми оставались одни стольники, которые чинно ходили между едоками и подавали с подносов солонину с чесноком и пряностями.
Девки перестали стесняться совсем. Басманову уже не нужно было теребить их громким голосом, и они крикливыми галками галдели сальные частушки.