Жестокий 2. Тебе не сбежать

– Я в ваших бабских делах не участвую, но, если чё, вали всё на меня. Скажи, я силой к Маше оттащил. В общем, что хочешь говори. Только не отказывай. Ей нельзя отказывать. Она не такая, как все. Она особенная.

Что за чушь? Верзилу так от бутылки вина пробрало? Или я зря зубоскалю, и Маша эта действительно какая-то «не такая, как все»? До сих пор не верю, что такой бездушный ублюдок, как Имран Басаев мог всю жизнь кого-то любить, да ещё и во имя неё мстить.

Молчим. Молчим долго, основательно. Ваха ждёт моего ответа, а я так сильно хочу послать его нахрен вместе с этой сукой Машей, которая увидела во мне орудие мести, что зудит язык. Во мне, в человеке, который к их личным трагедиям не имел и не имеет никакого отношения. Но жажда мести и желание узнать о своих врагах как можно больше толкают меня на необдуманный поступок, и я соглашаюсь.

– Хорошо. Увижусь с вашей Машей. И, так и быть, ничего не скажу Имрану. Как ты это устроишь?

Ваха расцветает на глазах, словно ему на Новый год леденец подарили. И чего этот дурак так подставляется? Или всё же игра?

– Завтра босс уезжает по делам. Меня с тобой оставляет. Он мало кому доверяет, – зачем-то поясняет. Словно я сама не знаю.

– Если узнает о том, что ты делаешь за его спиной, уверена, список тех, кому он доверяет, станет ещё короче.

– Знаю. Но я готов.

К чему он там готов, не уточняю. Пофигу ибо. А вот Машу эту распрекрасную, уже сама хочу увидеть. Увидеть и посмотреть этой твари в глаза. Не знаю, что она там о себе возомнила, но едва ли задумывалась о том, что играть человеческими судьбами – плохо. И я вся полыхаю праведным гневом и желанием объяснить это гадине.

– Ты только её не вздумай тронуть, поняла? – Ваха, видимо, угадав мои мысли по выражению лица, вдруг вырастает словно из-под земли рядом, нависает надо мной старым, громоздким шкафом. – Я за неё голову оторву. И пусть потом меня казнят.

О, как. Да тут стокгольмским синдромом попахивает. Маша всех в плену своих чар держит.

– Не бойся, не стану я твоей подружке глаза выцарапывать, – а хотелось бы.

Ваха моим ответом не удовлетворяется, но мне как-то по барабану. Это он пришёл ко мне с просьбой.

– До завтра, – ворчит, глядя мне в глаза, а я спьяну замечаю, что он не так уж и страшен. Хочет казаться грозным и ужасным Халком, но в действительности – просто уставший, затраханный собачьей работой мужик.

– До завтра, – выливаю остатки вина в свой бокал и, взяв пульт, включаю телевизор.

Ваха удаляется, медленно перебирая своими ножищами, а я устремляю взгляд в широкий экран. Только сейчас понимаю, что не смотрела телевизор уже лет сто. И когда начинается выпуск новостей, подаюсь вперёд, увидев там знакомое лицо.

– Поиски бизнесмена и мецената Шамаева Булата продолжаются. Родные не теряют веры и терпения, а мы вместе с ними ждём возвращения нашего дорогого филантропа…

– Чего? – делаю громче – вдруг у меня галлюцинации от палёного вина. Но нет, диктор на полном серьёзе лижет зад семье Шамаевых, а у меня в голове, наконец, начинают складываться пазлы.

ГЛАВА 18

Следующий день начинается точно так же, как закончился предыдущий – у меня потеют ладони и ужасно колотится сердце. А что, если это ловушка? Какая-то паршивая игра этой Маши? Что, если она хочет вытащить меня из дома Басаева, чтобы довершить начатое Имраном? То есть убить меня?

А Ваха об этом может и не знать. А может и знать, в принципе. Для меня это мало что меняет. У меня нет ни друзей, ни защитников.

Но я уже согласилась, и включать заднюю поздно. Кроме того, сама горю желанием увидеть эту дрянь. Как и не исключаю, что смогу сбежать. Хотя бы попытаться. И плевать мне, что потом Имран сделает с Вахой и своей Машей. Это им, сволочам, за Егорку.

Басаева я встречаю у двери своей спальни, когда выхожу на кухню за водой. Странно, но меня больше не запирают. Видать, надоело. Да и я, честно говоря, бежать не планирую. Одной мне это не удастся.

Имран в чёрном модном костюме, тёмная рубашка расстёгнута до середины груди. Суёт руки в карманы и смотрит на меня, чуть склонив голову набок.

– Доброе утро, красивая. Всё порхаешь?

– А ты всё улыбаешься? – отвечаю враждебно, на что он вздыхает и делает шаг ко мне. Я отступаю обратно в комнату, но дверь закрыть не успеваю.

– А чего мне грустить? Это же не я любовничка потерял, – давит на больное, как искушённый садист на рану.

– Ты зашёл, чтобы напомнить мне об этом?

– Нет, – он опирается боком на косяк, сложив руки на груди. – Зашёл сказать, что уезжаю на пару дней.

– Я буду скучать, – произношу едва ли не с отвращением, так что у него даже сомнений никаких не остаётся – это сарказм. И чтоб уж наверняка, добавляю: – Буду рада, если тебя пристрелят.

– Не сомневаюсь, – произносит равнодушно, а затем обводит мою комнату придирчивым взглядом. – С тобой оставляю Ваху и пару человек из охраны и прислуги. Если что-нибудь учудишь, я…

– Ты мне что-нибудь сломаешь. В курсе. Счастливого пути.