Жестокость. История насилия в культуре и судьбах человечества

Очевидно, что здесь содержится не только география, но и (имплицитно) описание власти. Особый наблюдатель Юнгера констатирует исчезновение индивидуальности и преобладание типов и – здесь прослеживается отсылка к Ренессансу – мужских и женских масок[206]. Это аллюзия на Ницше (см. главу 6) и его взгляды на Ренессанс. С наступлением эпохи масок бюргерское платье заменяется на униформу и рабочую одежду. Описывая свой новый мир, Эрнст Юнгер также делает шаг в сторону теории медиа, когда предполагает, что лица на фотоснимках и актеры в фильмах представляют не личности, а типы. Политика не осталась в стороне от этой оргии исчезновения. Юнгер прогнозирует завершение эпохи партий и появление движений и сообществ, что подразумевает замену старой, инертной и пассивной массы органической структурой. В качестве иллюстрации мыслитель приводит одно из ключевых событий Первой мировой войны в Германии. Успешное оборонительное сражение Германии при Лангемарке в ноябре 1914 года он считает решающим опытом, в котором проявился образ новой культуры. Мифологический смысл этого события для многих немцев состоит в том, что в нем раскрылась сила и энергия народа. Битва при Лангемарке не стала олицетворением победы, но она доказала, что немцы способны вместе и решительно дать отпор врагу. Несмотря на проигрыш в войне, это значимое открытие, обещание на будущее. Лангемарк – это историческая гарантия победоносного будущего. В этом смысле утопическое «рабочее государство» Юнгера, основанное на насилии, встраивается в дискурс радикального немецкого национального ревизионизма. Юнгеровское «рабочее государство» оказывается национальной утопией, которая связана с его страной – Германией, потерпевшей поражение в Первой мировой войне, c трагедией национального лагеря.

VII. Самоуничтожение. Краткий обзор других теоретиков консервативной революции

Исчезновение личности за масками и типами делает возможной культурную трансформацию, которая в программной работе Юнгера связана с образом «чистого существования»[207]. В отличие от классической мысли, речь идет не о противопоставлении личности и мира, субъекта и объекта, а об интеграции нового человека в мир так, что между ними больше нет противоречия[208]. В представлении всех авторитарных и тоталитарных режимов подчинение и свобода совпадают для нового культурного типа – рабочего. Поэтому диктатура «рабочего государства», понимаемая как аналог и эквивалент диктатуры пролетариата, является лишь переходным этапом к устранению бюргерства, сопротивляющегося радикальным изменениям, и рождению нового авторитарного государства-общества. В соответствии с логикой этого процесса само бюргерство становится причиной собственной гибели.

Решающими элементами нового постбюргерского авторитарного государства являются техника и, используя термин Фуко, биополитика[209]. Таким образом, новое авторитарное государство стремится к абсолютной власти над жизнью и смертью, которую символизирует состояние войны. В юнгеровских фантазиях о власти государство живет в режиме постоянного чрезвычайного положения. В сферу абсолютной власти этого исключительного государства Юнгер также включает аборт, который он не осуждает с моральной точки зрения, как можно было бы ожидать от консерватора, усматривая в нем инструмент контроля над жизнью и тем самым придавая ему позитивный смысл в аспекте биополитики[210].

Для глашатая нового государства господство означает «преодоление анархических пространств посредством нового порядка», который – монотонно повторяет главный тенор – представлен гештальтом «рабочего»[211]. Именно в этом смысле техника рассматривается как инструмент контроля и осуществления власти. Соответственно, она является не «замкнутой в себе самой каузальной системой», а «символом превосходящей власти». Эрнст Юнгер выступает категорически против любой критики техники[212]. Прежде всего техника позволяет рабочему мобилизовать мир, который его поддерживает, но, кроме того, у нее есть совершенно иное значение: она подрывает и разрушает все традиционные формы веры и религии[213]. К разрушительной стороне техники относится и то, что она снимает противоположность между городом и деревней и таким образом ликвидирует обе традиционные культурные формы, что соответствует – и вторит – программе большевистского коммунизма, хотя в тексте Юнгера это сходство намеренно подавляется.