Мне позвонил приятель и попросил телефон Эдуарда Успенского. Оказалось, что это нужно одному голландцу, который изготовляет и распространяет по всему миру постеры, а мой знакомый был его представителем в России. Голландец хотел сделать постеры с Чебурашкой. Я позвонил Эдику, однако он отреагировал как-то вяло, сказал без всякого энтузиазма: «Ну дай телефон». И оказался прав: потом я узнал, что у них ничего не вышло из-за проблем с авторскими правами. Мир не увидел постеров с Чебурашкой, а наши авторы не получили ни 50, ни 25, ни каких-либо других процентов.
Пройдут годы, затихнут все нынешние споры и дрязги. Эдуарда Николаевича Успенского будут оценивать наши потомки, и оценивать по делам. Он вошёл в мир детей, да и взрослых, стал частью их сознания своими героями, остроумными фразами, песнями, которые поются, когда хочется петь. Я встречал людей, которые говорили прямо цитатами из Успенского. Да, он именно – часть нашего мира, и без него этот мир уже не может существовать.
Григорий Остер
Из интервью…
– Две литературные школы в России – ещё, пожалуй, и третья, то есть фантастика – созданы советской властью и цензурой: всё, чему не давали существовать, уходило либо в детскую литературу, либо в переводы. Юрий Коваль начинал как потрясающий взрослый прозаик, Эдуард Успенский – как взрослый сатирик. Генрих Сапгир – сложнейший авангардный поэт. Валентин Берестов. Борис Заходер. Да мало ли! Десятки серьёзных писателей спрятались в нишах детской поэзии, и это, как я теперь понимаю, к лучшему. Если действительно хочешь изменить что-то – начинать надо с детей. И Норштейн прятался в кукольной детской мультипликации, когда ему не давали запускаться со своими гениальными взрослыми фильмами. Ведь всю пластику Удава, Мартышки и Слонёнка придумал он. Я написал в сценарии, что Удав кладёт голову на хвост в позе роденовского мыслителя, но даже не представлял себе, что это можно так гениально осуществить.
– Ну, во-первых, такая бизнес-хватка есть не у всех детских писателей, а только у меня и Успенского. Причём Эдуард Николаевич выступил в качестве моего учителя на этом нелёгком поприще. Что интересно, он никогда не учил меня писать, но всегда обучал методам подпольной борьбы с чиновниками! Ведь как ещё Пушкин говорил: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!»
– О, это целая история! Любой чинуша всегда боится скандала! Его не интересует ни идеология, ни что-либо другое. Он боится лишь одного: потерять своё тёплое место, то самое, что он так хорошо нагрел своей задницей. В этом смысле куда проще было противостоять чиновникам тоталитарным. Они страсть как боялись брать на себя ответственность! Им было удобнее скинуть задачу на кого-то иного. А тот – ещё на кого-то. И так до бесконечности. Вот почему многие книги писателей так долго пролёживали в издательствах, а не выходили в печать. Их же мурыжили по полной программе. Чинушам было куда удобнее ничего вообще не издавать. Они так и думали: «Вот это её сейчас читать, подвергать цензуре. А вдруг крамольное что-то пропущу? Лучше вообще ничего не делать – так спокойнее»… Иногда претензии бывали очень смешные. Из «Простоквашино», например, у Эдика хотели вырезать реплику Шарика о том, что мясо надо покупать в магазине, потому что там костей больше.
Так что скандал с чиновником важно начинать сразу – не сходя так сказать с места. И вот тут Успенскому просто не было равных! Он делал такое мрачное и чуть огорчённое лицо: «Что, печатать не будешь?». И дальше поднимался ор и хай. И чтобы избавиться от бешеного Успенского и меня иже с ним – книгам давали свет. Это же простая психология. Раз кричат – значит, прибежит разбираться начальник. А зачем бюрократу начальник? Вот так и боролись, и нас печатали, даже когда книги вообще больше ни у кого не выходили. Что любопытно, нынешних чиновников скандалом не возьмёшь. Их вообще сейчас ничем нельзя пронять. Они бронированные какие-то! Им всё безразлично. Кроме бабла, которое они всячески гребут под себя. Так что наш боевой опыт, можно сказать, устарел. Приходится крутиться.