Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Идея находит живой отклик у знатоков философии Делёза и Гваттари, поскольку в книге обнаруживается ряд тем, хорошо им знакомых. Их друг Робер Маджори сопровождает хвалебную рецензию в Libération длинной статьей об их совместном творчестве по материалам интервью с обоими авторами. В нем они утверждают силу своей связи, совместную природу концептов, произведенных «машинным подключением», но также отсутствие дружеского слияния между ними, упоминая, например, и то, что они обращаются друг к другу на «вы»[1934]. Маджори подчеркивает преемственность в самом жесте, заложившем бомбу сначала под психоанализ – в «Анти-Эдипе», а потом, в 1991 году, и под философию как дисциплину, поскольку «книга Делёза и Гваттари для сегодняшней философии является совершенно неусвояемой»[1935]. Он называет «конструктивистским» предложенное ими определение философии, которая для создания концептов должна отделить события от разных существ и вещей, изобрести концептуальных персонажей и обеспечить согласование, соединение последних в плане имманентности. Роже-Поль Друа, со своей стороны, публикует на той же неделе рецензию в Le Monde: «Эту книгу ждали давно. Делёз обещает ее уже несколько лет. Возможно, всю свою жизнь» [1936]. Он тоже подчеркивает несвоевременность этого жеста, его, казалось бы, неуместную веселость: «Эта книга находится на уровне неисчерпаемости. Она относится к тому малому числу книг, которые заставляют вас отказаться от ненужных библиотек, захватывают вас и гонят вас в путь»[1937]. На пути от «Анти-Эдипа» к «Что такое философия?» одни понятия появились, а другие исчезли. Делёз и Гваттари приучили своих читателей к специфическому языку, который составляет разительный контраст с классическим философским дискурсом.

Сильвен Луазо, докторант, занимавшийся классической филологией, а потом переквалифицировавшийся в лингвиста, готовит под руководством Франсуа Растье в университете Париж-X диссертацию по теме «Семантика философского дискурса», в которой рассматривается философия 1960-х годов во Франции. Работая с текстами Лиотара, Деррида и Фуко, он включает в свой корпус материалов также и основные произведения Делёза и Гваттари. Соответственно, он смог на лексикографическом уровне определить, в какой именно мере они реализовали данное ими определение философии, а именно изобретение концептов. Благодаря количественному анализу лексических единиц, проведенному после оцифровки корпуса текстов, Сильвен Луазо доказывает наличие определенного числа семантических структурных черт, таких как «противопоставление ограниченного/неограниченного, которое выступает текстуальной константой, особенно в „Анти-Эдипе“»[1938].

Выявление корреляций в словоупотреблении позволяет также, когда Делёз и Гваттари говорят о субъекте или акторе, восстановить лексические единицы, демонстрирующие приписываемые им функции и семантические роли: «Акторы специализируются на конфликтных отношениях с континуумом. Они должны „переходить на другую сторону“, „разрушать коды“, „ломать границы“, „смешивать“, „доказывать автономию“»[1939]. На уровне языка Сильвен Луазо выявляет разрыв, определенный встречей с Гваттари. Работы Делёза, написанные им в 1968–1969 годах в одиночку, все еще остаются в пространстве достаточно классической семантики, даже «Логика смысла»: «В наибольшей степени особняком стоит „Тысяча плато“»[1940].

Конечно, эта творческая работа не ведется ex nihilo; философ создает свои концепты не тогда, когда в одиночестве сражается с пустой страницей; ему нужны концептуальные персонажи, такие как «друг», который свидетельствует о греческом происхождении философии: «Благодаря философии греки решительно изменили положение друга, который оказался соотнесенным уже не с иным человеком, а с неким Существом, Объектностью, Целостностью»[1941]. Концептуальные персонажи могут воплощаться в таких психосоциальных фигурах, как «деспот», «кочевник», «пророк», «предатель», «воин», «странник», если брать примеры, важные для «Тысячи плато».

Список концептуальных персонажей, которых может призвать философ, – открытый. Один из них – идиот: «Идиот – это частный мыслитель, противостоящий публичному преподавателю»[1942]. У каждого из этих персонажей есть своя «минута славы», свои места, в которых они укоренены, связанные с тем или иным духом времени, дислоцированным в каком-то определенном пространстве. Так, идиота можно заметить в христианском контексте, и он появляется на славянской, русской сцене, где Достоевский наделяет его особой силой. В то же самое время он претерпевает определенные метаморфозы. Так, новый идиот противопоставляется старому в том, что он больше не довольствуется очевидностями, а желает, напротив, абсурда.