Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

В том же смысле, в каком Жюль Мишле в предисловии к своей «Истории Франции» (1869) отметил, что является не отцом своего произведения, а его плодом – то есть, по сути дела, сын порождает отца, – Делёз и Гваттари отводят главную роль концептуальному персонажу, тогда как философу достается роль простой оболочки. Эти концептуальные персонажи, как и ритурнели, имеют отношение к изначальному месту, к территории с ее логиками детерриториализации и ретерриториализации. Некоторые из их черт определяются исторической и географической средой их возникновения, но в то же время, будучи чистыми событиями, они уходят от положения вещей, в котором родились, а потому относятся к «чисто мыслительному и мыслимому определению»[1943]. И только в этом случае они достигают статуса концептуальных персонажей. Делёз и Гваттари определяют философское существование как то, что концентрируется в факте «начертания, изобретения, творения»[1944].

Три эти операции связаны друг с другом и заключаются не в том, чтобы найти дофилософский план на плане имманентности, а в том, чтобы изобрести или оживить про-философских персонажей и, наконец, создать философские концепты. Заниматься историей философии – значит в конечном счете найти этот тройственный жест, что позволяет извлечь проблему, которую философ сделал предметом размышлений. Именно в кризисных ситуациях философ может максимально приблизиться к подлинным проблемам и в то же время создать новые концепты, поскольку «философия живет в условиях перманентного кризиса. План работает рывками, концепты выстреливают очередями, а персонажи движутся прыжками»[1945]. Поэтому ошибкой было бы думать, что можно просто накладывать слои один на другой, подобно тому как эрозия приводит к отложению осадочных слоев на земной коре. Критерий, всегда остающийся актуальным, – это интересность: «Даже будучи отталкивающим, концепт должен быть интересным»[1946]. Отправляясь от этого критерия, можно в древнейшей истории философии найти то, что позволит сделать старый, дремлющий концепт «интересным», но лишь при условии, что он поможет пробудить иные становления на новой сцене, «хотя бы и обернув его против него самого»[1947], в соответствии с методом извращения, столь ценимым Делёзом.

Таким образом, философия занимает территорию изобретения, но чем же она тогда отличается от логической науки и искусства? Эту проблему Делёз и Гваттари ставят во второй части «Что такое философия?». Наука, несомненно, тоже изобретает, однако ее предметами являются не концепты, а функции. Она, как и философия, имеет дело с хаосом, но действует прямо противоположным методом, отказываясь от своей бесконечности, чтобы выиграть в операциональности и «добиться референции, способной актуализировать виртуальное»[1948]. Науке нужно размечать вехи, задавать фиксированные пределы, чтобы выстраивать свои опыты не на плане имманентности, а на плане референции. Функции, которые являются ее делом, состоят не из концептов, а из «функтивов». Философия и наука сходятся в том, что обе они – модальности, два гетерогенных типа множественностей. Концепт, между тем, может преобразоваться, став пропозиционным, и тогда он называется «проспектом». Но в этом случае «концепт утрачивает все те характеристики, которыми он обладал как философский концепт, – автореференцию, эндоконсистенцию и экзоконсистенцию»[1949]. Эта констатация бьет по позициям аналитической философии, ставшей абсолютным гегемоном в университетском мире Северной Америки. Уподобляя философию простой логической науке, смешивая концепты с функциями, сторонники аналитической философии становятся могильщиками философии: «В своем соперничестве с философией и желании подменить ее собой логика движима настоящей ненавистью. Она дважды убивает концепт»[1950].

Такое уподобление проистекает из неверного понимания того, что такое концепт как чистое событие смысла, выходящее за пределы своей функциональности в том или ином конкретном положении дел: «Концепт есть форма или сила, но никак не функция в каком бы то ни было смысле слова»[1951]. Здесь Делёз и Гваттари отрывают философию от ее зачарованности-зависимости, в которой она давно пребывает, попав под влияние науки. Но концепт относится к порядку события, уклоняясь, по самому своему определению, от всякой функционализации, поскольку событие – «та часть всего происходящего, которая ускользает от своей собственной актуализации»[1952]. Следовательно, существует желание быть достойным события, которое мы должны воплощать в себе: «Стать достойным события – у философии нет другой цели, а тот, кто противосуществляет событие, это как раз и есть концептуальный персонаж»[1953]. Из этого различия в природе науки и философии Делёз и Гваттари не делают вывод, будто две эти сферы деятельности должны отвернуться друг от друга.

Дело лишь в том, что они должны не смешиваться, а пересекаться, не забывая об уникальности друг друга, «следуя каждая своей линии»[1954]

Аффекты и перцепты