Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Как решить этот парадокс, тем более что его слова, одни – сказанные в 1973 году, другие – в 1988 году, и в том и другом случае сказаны после того, как он освободился от истории философии? Можно считать, что, чтобы разрешить это противоречие, Делёз пошел в услужение к истории философии, но при этом заложил настоящие мины под пьедестал каждого из властителей дум:

Я избавился от комплекса, как я полагаю, тем, что истолковал историю философии как своего рода содомию (enculage) или, что то же самое, непорочное зачатие. Я воображал, что подкрадываюсь к какому-то автору сзади и что зачинаю с ним ребенка, который и его ребенок, и вместе с тем монстр[391].

Это отношение вызывает сомнения у специалистов по авторам, которых оплодотворил или породил Делёз, и даже у целого ряда близких ему людей: по их словам, они даже не знают, что об этом думать. С точки зрения тех, кто считает, что Делёз предает авторов, о которых пишет монографии, он работал под прикрытием истории философии вплоть до обнародования своей собственной философской системы в 1969 году, когда он в один год публикует «Различие и повторение» и «Логику смысла». Однако, скорее всего, Делёз доводит до кульминации то, что считает лучшим и наиболее аутентичным в мысли авторов, рупором которых он становится, при помощи подхода, очень близко следующего за внутренней логикой их мысли, подхода в духе Марциаля Геру, строгостью которого он так восхищался. В то же время он всегда располагается на некотором отдалении, что позволяет ему дать этим авторам особое освещение. Возникающее напряжение приводит к тому, что традиция обновляется, оживает, преобразуется.

На первом этапе, до 1969 года, Делёзом движет желание отдать должное оригинальности каждого автора, выяснить, какие проблемы он пытался решить. Переплетение, внутри которого он развивается, делает из него философа, который одновременно практикует искусство различения, жаждет создавать нечто свое и хочет порвать с готовой мыслью. В то же время Делёз вписывается в русло французской традиции, которая обязана своей оригинальностью тому, что каждая ее интерпретация уникальна и осуществляется в модусе вмешательства «скорее проблематизирующего, чем доксографического, скорее концептуального, чем эрудированного»[392]. Многие, включая его собственных друзей, называли его «денди», не из-за шляпы или длинных ногтей, но из-за его способности расходиться со своим временем и развивать несвоевременные мысли:

Оригинальность Делёза в том, что он очень рано порвал со всеми современными тенденциями, будоражившими нас, студентов: в первую очередь с марксизмом и феноменологией. Он шел против течения. Как истинный денди – в интеллектуальном плане в той же мере, что и в одежде и в манерах, – что было признано всеми[393].

Он твердо уверен в том, что возродить Юма в интеллектуальной атмосфере 1950-х годов, где господствовали Гегель, Гуссерль, Хайдеггер, – значит демонстрировать искусство контрапункта. Следующим рецидивом станет то, что в 1961 году он выступит со своей знаменитой интерпретацией Захер-Мазоха в самый разгар моды на. де Сада.

При более внимательном рассмотрении можно также утверждать, вслед за Джузеппе Бьянко, что Делёз в основном обращался к философам, о которых рассказывали его собственные профессора. Так, в Страсбургском университете Жан Ипполит посвятил свой курс 1946–1947 года Юму, курс 1947–1948 – Канту, а 1948–1949 – Бергсону. В 1949–1950 году Ипполит пишет о Бергсоне четыре статьи, особенность которых в том, что он затушевывает психологический аспект его творчества, чтобы вывести на первый план его онтологический характер[394]. Фердинан Алкье, научный руководитель его второй диссертации о Спинозе, в 1958–1959 году прочитал два курса о Спинозе.

Что касается Жана Валя, то, скорее всего, именно он, открытый веяниям англо-саксонской философии и ее главный проводник во Франции, убедил Делёза извлечь Юма на свет. Помимо этого, Валь читает в 1958–1959 и в 1960–1961 годах два курса о Ницше[395]. Жан Валь, ученик Бергсона, сыграл ключевую роль в его реабилитации, посвятил ему свою диссертацию, ввел в университетскую программу, прочитав о нем несколько курсов. Таким образом, Жан Валь, приобщивший Делёза одновременно к Юму, англо-саксонской литературе и Бергсону, сыграл важную роль в его формировании. Это подтверждает одно письмо, которое Делёз напишет гораздо позднее, в 1972 году: