Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

Уже в представлении тезисов Юма можно почувствовать своеобразие делезовского подхода, состоящего в том, чтобы поставить на первое место проблемы, которые пытается решить автор, то есть сформулировать хороший вопрос: «На самом деле, философская теория – это тщательно разработанный вопрос и ничего больше: сама по себе и в себе философская теория состоит не в решении проблемы, а в разработке – до самого конца – того, что необходимым образом подразумевается в формулируемом вопросе»[401]. Здесь уже заметно то, что в дальнейшем станет методической линией каждого выступления Делёза, который так определяет, что такое полезная философская книга, в более позднем письме (1986), адресованном Арно Виллани:

Я полагаю, что книгу, если она заслуживает права на существование, можно представить в трех ипостасях. Достойную книгу пишут: 1) если считают, что книги по данной или близкой теме глобально заблуждаются (полемическая функция книги); 2) если думают, что было упущено нечто важное из этой темы (функция придумывания); 3) если полагают, что могут создать новый концепт (творческая функция). Конечно, это количественный минимум: ошибка, упущение, концепт. Исходя из этого, я мог бы взять каждую из моих книг и, отбросив ложную скромность, спросить себя: 1) с какой ошибкой она собиралась бороться; 2) какое упущение хотела восполнить; 3) какую новую концепцию создать[402].

Если применить его собственные критерии оценки, можно сказать, что книга об эмпиризме Юма оправданна по нескольким причинам. Ошибка, которую совершает философская традиция и на которую обрушивается Делёз, состояла в том, чтобы рассматривать субъекта как естественную данность и не различать толком атомизм и ассоцианизм. Лакуна, которую он собирался заполнить, – важное понятие конструирования, учреждения. Новизна же «состояла в возможности науки о человеческой природе, которая бы заменила психологию души психологией аффектов души»[403].

В случае Юма вопрос стоит так: «Как душа становится человеческой природой?»[404]и Делёз восстанавливает оригинальный ответ Юма. Оригинальность связана с утверждением, что дух не предшествует своим содержаниям, что он полностью обязан опыту. Из первого вопроса вытекает второй, более важный, который сразу ставится: «Как же душа становится субъектом?»[405]Согласно Делёзу, Юм позволяет сместить классический вопрос, который все объясняет через субъекта, поскольку философ должен прежде всего поставить перед собой задачу прояснения функционирования самого субъекта.

Делёз определяет Юма как мыслителя практики, моралиста, политического философа, историка. И что же тогда лежит в основании морали, согласно Юму? «Симпатия»[406]. Этот аффективный порыв несет в себе пристрастность, которую нужно принять: «Одна из наиболее простых, но наиважнейших идей Юма такова: человек не столько эгоистичен, сколько пристрастен»[407]. К тому же Юм представляет нам субъекта, никогда не данного, но всегда конструируемого. Он перестает быть источником объяснений и становится тем, что само требует объяснения. «Философия Юма – это всегда теория практики»[408]. Разум вращается на орбите страсти и потому остается заложником контингентности, многообразия ситуаций, фундаментально изменчивых в разные моменты. Юм настаивает на встраивании индивида в социальный порядок, так чтобы он всегда был укоренен в чувстве принадлежности, источнике его страсти: «Делёз видит суть эмпиризма в проблеме субъективности, и то, что создает субъекта у Юма, – это его способность верить и изобретать: вера оказывается в основании субъекта, изобретение – в основе субъекта морали и политики»[409].