Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться

Мы неспешно переписывались так месяца два, пока он вдруг не сообщил, что через неделю уедет к себе домой, в Челябинск. «А сейчас вы где?» – «Сейчас в Пучково на учебе и реабилитации». Я погуглил: в Пучково находится Дом слепоглухих. «Это же совсем рядом!» Решение пришло спонтанно – поеду. На всякий случай позвонил, уточнил, можно ли. «Конечно, приезжайте».

Дядя Федор не меньше моего удивился такому повороту событий: «Не ожидал от тебя такой прыти, – пишет. – Жду! Будет хоть с кем поболтать по-человечески, тут же одна глухомань!» Неожиданно. Я как-то не задумывался даже, что глухой – и вполне себе может разговаривать. Уже при встрече Дядя Федор пояснил, что устную речь ему хорошо поставили еще в детстве, в школе глухих. Говорил он и правда четко и внятно, если не знать, что глухой – даже не подумаешь. Это в разы упрощало наше общение вживую.

В первый день, когда я только приехал, нам сначала помогала девушка-волонтер, владевшая тифлосурдопереводом: переводила Федору мои слова дактильным языком, а он отвечал обычным. Потом попробовали по Брайлю, поскольку руки быстро устают от пальцевой речи, да и внимание снижается. На этот случай я прихватил с собой и ноутбук, и свой старенький брайлевский дисплей. Что-то стало получаться, хоть и медленно. Переводчик тут же научила меня некоторым простым словам пальцевой речи: да, нет, ты, я, стой, иди. Так мы с ним и проболтали весь день, с перерывом только на обед.

А поговорить Дядя Федор любил, причем рассказчик он отменный. Меня же вполне устраивала роль благодарного слушателя, хотелось понять, как живут слепоглухие. Люди, которым в сотни раз тяжелее, чем нам, просто незрячим. И он рассказывал. О себе – с изрядной долей иронии, о других – крайне деликатно. Я лишь изредка подкидывал вопросики:

– Почему – Дядя Федор?

– Ну так Федор и есть. Федор Михайлович. Ага, по молодости иначе как Достоевским меня и не звали. Мол, такой я умный, философ доморощенный. Так и повелось, еще со школы. А теперь вот, видишь – снова-здорово «здравствуй, детство золотое». Всему приходится заново учиться. Какой же теперь из меня Федор Михайлович? Разве что Дядя Федор из мультика про Простоквашино. Знаешь такой?

– Да. Как же ты живешь? Помогает кто? В магазин сходить, еду приготовить. Как?

– Помогать некому – родителей похоронил, детей не нажил. А к магазинам я вот как приспособился. Пришла пенсия – вызвал сопровождающего, иду с ним в ближайший магазин. Список надиктовал, что нужно, набрали продуктов на месяц, вот и все. Так раз пять прошел, потом уже сам – дорогу запомнил, с тростью ходить научился. Захожу такой в магазин: «Помогите бедному слепому коту Базилио!» Кассирши там меня все уже знают: «Галя, Дядя Федор пришел! Подойди». Подходит, помогает, смотрит по моим каракулям на бумажке.

А насчет готовки я не заморачиваюсь: пельмешки сварил либо макароны с сосиской – вот и славно. Все это пустяки, дело житейское. Можно справиться. Хуже другое. Ты словно заперт в собственном теле, как в одиночной камере, в камере смертника. Вроде бы и мозги еще работают, и силы есть, и знания, а сделать ничего не моги. Выхода нет, поговорить не с кем, заняться нечем. Сиди себе и доживай до исполнения приговора. Хоть на стенку лезь, хоть в петлю.

Вот что самое поганое – безделье и одиночество.

Подоживал я так год-другой, смотрю, что-то мне никак не доживается. Безделью не обучен, всю жизнь работал, да и дома вечно мастерил что-то. А тут словом перемолвиться и то не с кем, разве что с кошками местными. До лавки у подъезда кое-как доползу, сяду – какая-нибудь да появится. Поговорю с ней, она по-своему отвечает. Такой вот диалог у нас и выходит. Все не с макаронами разговариваешь.

Без людей все же никак нельзя – и говорить разучишься, и мозги усохнут. Так и облик человеческий можно совсем потерять. Пища ведь не только для тела нужна, для ума тоже. Написал, короче, в Общество слепых, чтобы пристроили меня куда-то, где помогают таким, как я. Не в богадельню, где бы меня кормили-поили за счет государства, а где учат. И вот я здесь.