Отношения с семьёй у людей, сидящих в тюрьме, да ещё по надуманным или очень тяжким обвинениям — это отдельная тема. Очень больная, щемящая. Со мной в Лукьяновке сидели бойцы киевского полка «Беркут», среди которых был старший офицер этого подразделения. Я называл его «Викторыч» — командир, состоявшийся человек, на воле у него остались жена и две дочери. Несколько раз я был свидетелем, как он делал вместе с младшей уроки по телефону. Дочери не знали, где их отец. Так было у многих — детей старались беречь от тяжёлых вестей. Не рассказывали, что отец в тюрьме и объявлен государственным преступником. Вот и дочкам Викторыча сказали, что папа в командировке. А к тому времени, когда я с ним встретился, он сидел уже четыре года. Но детям объясняли — папа в долгой-долгой командировке… Он говорил, что ему нелегко говорить с дочкой по телефону. Закончив с уроками, она часто плакала и настойчиво спрашивала: «Папа, когда ты вернёшься? Чем ты там занимаешься? Почему мне ничего про тебя не говорят?»
Тяжело, но уроки делал, очень часто делал. Потому что понимал, ребёнку нужно общение с отцом. А ведь ему «светило» пожизненное заключение — бойцов «Беркута» обвиняли в убийстве 40 с лишним человек на Майдане.
В Херсоне одним из моих соседей был Саша — сел за мошенничество, сам о себе говорил, что «конкретно сидел на наркоте». Поздравляя дочерей по телефону перед Новым Годом — у него их две — рассказывал, что домой пока попасть не может, потому что помогает Деду Морозу паковать подарки. Говорят, людям с наркозависимостью нет никакого дела до семьи — а Саша ежевечерне разговаривал с девочками, расспрашивал о делах в детском саду, друзьях, давал советы и наставления. Правда, его разговоры с женой, как правило, заканчивались в итальянском стиле — скандалом, переходящим в ругань. Но равнодушия к семье в нём не наблюдалось.
Был среди моих соседей Максим — он по телефону старался воспитывать племянника. Кажется, у него не слишком получалось, но интересно было наблюдать. Максим спрашивал: «Что задали, что сейчас читаешь? «Ромео и Джульетта»? Да, помню, «молилась ли ты на ночь, Дездемона?» А сколько страниц прочитал? Почему так мало?»
Семейная история у каждого своя. В Херсонской тюрьме бывший офицер советской армии Игорь каждый вечер не меньше получаса разговаривал со своей женой Ириной. Сам он об этом мне сказал всего один раз. Сказал, что у жены проблемы со здоровьем, она психологически нестабильный человек. У неё уже было несколько нервных срывов, более того, попытка суицида. Игорь старался поддерживать её, настраивать на позитив. Но разговоры часто заканчивались на повышенных тонах. Видимо, жена теряла терпение — кричала, упрекала мужа, что он ничего не делает, чтобы поддержать ее, выйти наконец из тюрьмы. Он страшно по этому поводу переживал, все эти несправедливые упреки, физически страдал и от них, и от невозможности помочь любимой. И вновь следующим вечером вёл с ней долгие беседы. Понимал, что он, даже закрытый в тюрьме, — единственная опора для близкого человека. Каждый раз признавался ей в любви, говорил: «Ты у меня одна, только ты меня в жизни держишь».
Вот такая она, семейная жизнь в тюрьме. Со своими страстями — от ругани, как у Саши — помощника Деда Мороза, до признаний в любви своей жене, как у экс-майора Игоря. Семьи на глазах распадались — бывало, что с кем-то жены переставали общаться, разводились, и создавались — одному из заключённых бойцов «Беркута» призналась в любви девушка, которая ходила на суды к ним в группе поддержки в течение нескольких лет, обещала его дождаться. А на экране телевизора — идиотские семейные квесты. Они выглядели как кривляния безумцев.
Как ни парадоксально, именно в четырёх тюремных стенах я увидел настоящую, реальную Украину. А телевизор показывал Украину виртуальную, противоестественную. В этой телевизионной Украине жили какие-то странные люди, которые обменивались жёнами, женились вслепую, бросали «хату на тату». Рядом со мной в это время были люди, горячо переживавшие свою оторванность от семей. Для них семья оставалась главным якорем в этом мире.