Жили два друга

Демин протянул ей здоровую руку и сладко зажмурится. После жестокого боя, полета домой на тяжело поврежденном ИЛе и мучительной боли во время операции, сейчас ему было так приятно в этой светлой палате, рядом с девушкой, которая вся до капельки принадлежала только ему. На длинных тонких ресницах Заремы давно уже просохли слезы, и она тараторила веселой скороговоркой опытной гадалки:

- Молодой, красивый, стройный, как джигит, зеленоглазый. Позолоти ручку, всю правду тебе расскажу.

- Чего же тебе дать? Разве вот осколки, вынутые во время операции. Но их куда-то хирург уволок.

- Щедрый, веселый, нежный, - продолжала бойко Зарема. - Длинная, длинная у тебя линия жизни. Раны твои быстро заживут, и как только отгремит салют победы, выпадет тебе большая, большая дорога. Ты не один отправишься в эту дорогу. Трефовая дама дарит тебе свою любовь. Слышишь, она ко всему готова, эта трефовая дама. Будут у тебя впереди и радости, и невзгоды, но трефовая дама никогда не оставит тебя. Ты долгодолго не состаришься, и трефовая дама тоже. Потом вырастут у вас дети и станут ласкать тебя и её в глубокой старости. Ну как?

- Получается, - засмеялся Демин, но снова помрачнел. - Только одного не сказала мне трефовая дама - буду ли я летать?

- Летать? - переспросила Магомедова.

- Да, летать, - повторил Демин. - Сидеть в кабине ИЛа, запускать мотор, отдавать от себя ручку на пикировании и тянуть на себя при выводе... и бить врагов из пушек и пулеметов, где бы они ни попадались. Ты же знаешь, Зара, что без воздуха я ничтожество. Только там я себя чувствую раскованным, гордым и сильным. Думаешь, риторика, мелодекламация? Нет, правда!

- Я верю, Коля, - тихо сказала Магомедова. - Поверь, что и мне хочется видеть тебя снова бодро шагающим к ИЛу, но только...

- Что, моя гадалка?

- Не скоро это произойдет.

Демин чуть-чуть поднялся, но тотчас же его пронзила тупая боль от ступни и до плеча, тяжестью наполнила позвоночник, и голова его снова упала на подушку.

- Ты добрая, Зара. Ты очень добрая и всегда стараешься смягчить неприятное. Есть люди, которые все пытаются усложнять, нагнетают черные краски, а ты самое суровое хочешь просвет тать. Ты молодец!

- Я же гадалка и вижу на многие годы вперед, - улыбнулась Зарема печально, но Демин решительно ЁОЗразил:

- Не-ет, все далеко не так, как тебе кажется. Ступня заживет, спина заживет, рука заживет, тем более потому, что там осколки сидели в мякоти. Но глаз? Что будет с ним, когда снимут повязку? Смогу ли я видеть посадочцую полосу, ориентиры, переднюю сферу, читать показания приборов, выполнять правый разворот, без которого невозможно маневрировать над целью?

Зарема громко вздохнула и нервным движением перекинула косу через плечо.

- Хочешь, я скажу тебе правду? - строго спросила она.

- Хочу.

- Я думаю, атаковать цели тебе уже не придется.

Ты пролежишь в госпитале не меньше месяца, а война уже на исходе.

- И я не увижу под крылом своей "тринадцатой"

Берлин?

- Нет.

- Врешь, - сипло дыша, выкрикнул Демин, но тотчас же покосился с опаской на соседа по койке. - Врешь, Зарема. Это ты мечту свою пытаешься выдать за реальное. Сознайся, скажи, что это так. Ты не хочешь, чтобы я рисковал жизнью, вот и говоришь. Нет, я ещё на ноги встану и повоюю. И по Александерплац дам из эрэсов.

Магомедова погладила его руку, негромко повторила:

- Пет, Коля, я сказала правду. Не упрямься.

- Ты что? Больше маршала Жукова знаешь?

- Меньше, конечно, - ответила Зарема, - всегонавсего в объеме представлений фронтовой оружейнпцы, обслуживающей ИЛ-два. Но и этого достаточно.

- Мы ещё посмотрим, - не сдавался Демин. - История покажет.

- Смотри ты, какой Гай Юлий Цезарь нашелся, - неожиданно раздался с порога веселый гортанный голос. - Он теперь только историческими категориями размышляет.

В палату входили Чичико Белашвили и подполковник Встлугип. На гимнастерке у Чичико под распахнутым халатом сверкали боевые ордена, а у Ветлугина, как обычно, лишь две маленькие звездочки Героя Советского Союза. От его редеющих волос пахло духами, бритые щеки чуть-чуть лоснились. Ветлугин был сдержан, скуп в движениях и, казалось, сильно озабочен. Чпчпко картинно весел и возбужден. Демин сразу подумал, что своей паигранной веселостью Чичико хочет прикрыть смущенно и неловкость, неизвестно чем продиктованные. Да и глаза Ветлугина избегали глядеть прямо. И все-таки, несмотря на тревожное предчувствие, Демину стало тепло на душе, он и предположить не мог, что его так быстро иавестят однополчане, да ещё кто сам командир части.

- Уступи подполковнику место, Зарема, - сказал он своей любимой, но Ветлугин сделал рукой протестующий жест:

- Сиди, сиди, Зарема. Мы же рыцари и в присутствии дамы обязаны стоять. Тем более мы ненадолго.

Верно, Чичико, я говорю?

- Так точно, товарищ командир, - гаркнул грузин.

- И внизу нас ждет "виллис", а на аэродроме дела.

- Святая правда, товарищ командир.

Ветлугин каким-то виноватым взглядом обвел грязно-серые стены и уставился на пятно, оставшееся, видно, после снятого портрета.

- Адольфик, наверное, висел?