Жили два друга

Честное слово! Сначала меня военторговец один обхаживал. В капитанском звании, все чин по чину. Лет ему за тридцать пять было. Семья? Семью в эвакуации, говорит, потерял. Да мне-то до этого какое дело! Я бы, может, за этого военторговца и вышла, да характером не сошлись.

Понимаешь, когда мы уже освобождали польскую землю и двигались на запад, принес он мне однажды чемодан и попросил спрятать. Я спросила, что там такое, а он в ответ: "Дурочка, - говорит. - Там одни только фотообъективы, и каждый из них рублей по пятьсот в России будет стоить". Имей в виду, так и сказал "в России", будто она ему царская, а не Советский Союз, и потом продолжал: "Да ты знаешь, что за эти объективы я тебя в такие крепдешины и крепжоржеты разодену, что сама королева бельгийская лопнет от зависти. Но пока об этом молчок". Ну что тебе дальше рассказывать. Тошно мне от всего этого стало. Люди кровь свою до капельки за победу отдают, а он объективами крадеными спекулировать вздумал. Короче говоря, вышвырнула и чемодан с объективами, и владельца его заодно.

- А второй раз как? - полюбопытствовала Магомедопа.

У Жени Ильинской смешинки погасли в голубых глазенках, и она сделалась серьезной.

- Второй раз погрустнее дело вышло. Танкиста тяжело раненного мы тут всем госпиталем на ноги поставили. Андреем звали. Сам с Волги. Песенник.

"Жигули" как затянет, со всех палат к его койке бегут.

Обещал после войны по-настоящему засватать, но не вышло.

- Забыл? - неуверенно спросила Магомедова.

Девушка отрицательно покачала головой.

- В танке сгорел.

- А-а, - протянула Заремэ, и в холле стало тихо.

Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы маятник древних часов не отстукал одиннадцать. Медсестра испуганно подскочила.

- Маменька моя, уже так поздно? - Она в упор посмотрела на Зарему, коротко спросила: - Жрать хочешь?

- Да я... - уклончиво начала было Магомедова, но девушка её решительно прервала:

- А если без всяких "да я..."?

- Хочу.

- Так бы и говорила. Женьке Ильинской врать нельзя. Она все мысли и желания на лице читает. Что же мы будем делать? Ужин давно уже закончился, но я на кухню сбегаю, чего-нибудь тебе сцапаю. Сестра-хозяйка жадная, как баба-яга. Да ладно, все равно у пее в загашниках пороюсь. Ты отсюда никуда не уходи. Спать тоже будииь у меня.

Минут через десять она возвратилась с объемистым свертком в руках и, как заговорщик, подмигнула Магомедовой.

- Считай, что тебе повезло. Тут и котлеты, и сало.

А чаи с печеньем я тебе дома организую. Идет?

- Идет, - ответила растроганная Зарема.

Женя Ильинская жила в тесной сыроватой комнатке маленького госпитального флигелька с единственным подслеповатым окошком, выходящим в лес. Из-под аккуратно застеленной койки торчал угол фибрового чемодана, вмещавшего все её нехитрое девичье имущество. Над серым ковриком-гобеленом с мирно пасущимися оленями были развешаны фотографии знаменитых актеров и актрис. Грустно улыбался Чарли Чаплин, поднявший тросточку над своим неизменным черным цилиндром.

Щедро декольтированная Мери Пикфорд обольстительно щурилась. Целился из пистолета какой-то красавец из иностранного кинобоевика. А сверху на всех на них грустно смотрел мятежный поручик Лермонтов.

- Люблю его, - сказала Женька, перехватив удивленный взгляд Магомедовой. - Больше всех поэтов и писателей люблю. Больше Толстого, Пушкина, Тургенева. Больше любого Байрона. Не веришь? Тогда послушай. - Она сложила белые кулачки на груди и, не дожидаясь согласия Магомедовой, продекламировала целую главу из "Мцыри". Зарема не верила своим ушам.

- Ну что? Получается?

- Просто чудесно, - призналась Магомедова.

- То-то же, - удовлетворенно воскликнула медсестра: - Не Женька, а целый МХАТ имени Горького.

Видишь, какой талант в этом госпитале пропадает. А хочешь из "Демона"?

Печальный демон, дух изгнанья...

...После ужина они стали укладываться спать. Женя легла первой, а Зарема долго и старательно расчесывала волосы.

Голубые глаза взбалмошной девчонки с интересом следили за её движениями.

- Никак не пойму, - тараторила девушка, - грузинка ты или русская? Говоришь правильно, без акцента, а глаза, волосы, нос - все у тебя кавказское...

- Я осетинка, Женя.

- Ах, это там, где Дарьяльское ущелье! - вскричала Ильинская. - "В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле..."

- Вот-вот, - согласилась Зарема. - Ты, оказывается, географию знаешь не хуже, чем литературу.

- Еще бы! "Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь", зачастила она. - А вот волосы длинные ты на фронте, между прочим, зря носишь. Красиво, но непрактично. То ли дело шестимесячный перманент.

Удобно, дешево и сердито. А ты, как при своем короле Вахтанге.

- У нас не было Вахтанга, девочка. Вахтанг - это грузинский царь.

- А у вас какой башибузук был? Сама небось GQ помнишь? Ну да ладно, ложись скорее. В этой немецкой лачуге все-таки очень сыро и холодно.

Они накрылись тяжелым одеялом, и Магомедова растроганно заметила:

- Хороший ты человек, ЖенькаЧ Ильинская недовольно покашляла.

- Ладно, ладно. Ты мне сказок на ночь не рассказывай. Давно научилась и без них засыпать.