Читаем Жили два друга полностью

- Так точно, товарищ командир, - с поспешностью подтвердил Белашвили. Острые глаза Ветлугина блеснули смехом, и он подмигнул Демину, как сообщнику.

- А ты откуда знаешь? Вешал его, что ли?

- Не имел чести, товарищ командир, - ухмыльнулся Белашвили. - Ну а уж если вэшать, то предпочел бы повэсить не портрет, а оригинал, - браво закончил Чичико, и все засмеялись. Ветлугип кивком указал на спящего на соседней койке человека, укутанного до самого подбородка одеялом.

- Твоего соседа завтра переведут в другую палату.

- Зачем? Он мне не мешает.

- На этой койке будет Зарема спать, твоя персональная сиделка. Я уже с подполковником Дранко договорился.

- С каким Дранко?

- С главным хирургом госпиталя. Он тебя оперировал. Это один из выдающихся наших хирургов. У меня в полку сын его служил, лейтенант Дранко. Двадцать боевых вылетов после летной школы успел сделать.

На двадцать первом самолет его прямым попаданием...

Сумел выпрыгнуть с четырехсот метров, но, пока приземлился на нейтральную, фрипы его из окопов, как мишень в тире, расстреливали. В госпитале его положили на стол уже без сознания, и отец оперировал. Только по родинке под соском узнал, что это сын. Сделал все, что мог, но юноша под ножом у него и умер. С тех пор старик к нам, летунам, как к родным детям относится.

- Какой же он старик? - пожала плечами Зарема. - Вчера мы с ним познакомились. Ему лет сорок восемь, ну пятьдесят. Вот разве что седой только.

- Под шестьдесят, Магомедова, - поправил Ветлу - гин, - а поседел он в ту самую ночь.

В комнате на минуту воцарилось тягостное молчание.

Чичико Белашвили горько вздохнул и, покачав головой, произнес какое-то смачное грузинское ругательство.

- Проклятый Адольф! Здесь его сняли, но мы его на флагштоке рейхстага повэсим и нэ будем снимать, пока муравьи ему глаза нэ выклюют.

- Ты хотел сказать - вороны, Чичико? - поправил его Демин.

- Нэт, я катэгорически сказал: муравьи, - стоял на своем грузин. Вороны такую падаль жевать нэ будут.

Все улыбнулись. Ветлугин достал пачку "Казбека" и стрельнул в потолок душистым дымком. С тарелками на подносе в палату вошла кудрявая Женя Ильинская, кивнула Зареме, как старой знакомой.

- Ну что, жених и невеста, наговорились? - Потом с головы до ног оглядела пришедших проведать Демина летчиков и звонко воскликнула: - А вы чего стоите как в церкви, граждане? Да ещё в мое дежурство. Разве это порядочек? Сейчас вам стулья принесу.

Она переставила тарелки с подноса на тумбочки и быстро притащила два стула с мягкой обивкой. Вглядевшись в подполковника, пораженно всплеснула руками.

- Ой! А вы, наверное, Ветлугин будете?

- Ни дать ни взять, - полыценно согласился командир полка. - Но вы-то откуда меня знаете?

- Я?! - вскричала медсестра. - Да я все заметки про ваши подвиги прочитала. И в нашей фронтовой газете, и в "Красной звезде". А из "Сталинского сокола"

большой ваш портрет вырезала. Он у меня до сих пор хранится. Хочу на стенку рядом с Гарри Пилем повесить.

- Рядом с Гарри Пилем не надо, - усмехнулся Ветлугин, но Женя не обратила на его слова ровным счетом никакого внимания.

- Если бы знала, что вас увижу, обязательно портрет захватила, чтобы вы автограф дали.

- Да что я, балерина знаменитая или кинозвезда какая, - самодовольно пропел Ветлугин, но Женя лишь рассмеялась.

- Чепуха! - воскликнула она. - А почему бы настоящему герою не подарить девушке на память СВОР изображение с автографом? В трибунал вас за это не отправят, а я по секрету скажу, вы мне одпн раз даже во сне привиделись. А как - не открою. Эх, если бы вы не были женаты, как бы я в вас втрескалась! - мечтательно закончила Женя.

Чичико расхохотался и ладонями похлопал себя по колепкам.

- Командир, клянусь честью... да за такой успех с вас бочонок хванчкары причитается - Одним бочонком не отделаться, - подал голос Демин, а Магомедова влепила поцелуй в розовую щечку своей новой подруги.

- Ой, Женька, как ты нас всех умилила! Какое сильное это лекарство смех. - И кивнула Демину: - Коленька, это и есть та самая Женька, у которой я сегодня ночевала.

- Оставайтесь с нами, - предложил на правах хозяина Демин, но девушка отрицательно покачала головой.

- Не могу. Нам через два часа эшелон с ранеными отправлять, и я на погрузке обязана быть. К вечеру ожидайте.

Когда дверь за Женей затворилась, Ветлугин и Чпчико воровато переглянулись, как люди, явившиеся с очень неприятным, хотя и важным поручением и не знавшие, как приступить к его исполнению. Демин, давно уловивший эту натянутость, уже не сомневался в том, что командир и Чичико привезли ему нерадостное известие.

- Что там в полку, товарищ командир? - спросил Демин, не спуская с Ветлугина своего одинокого глаза.

Белые холеные пальцы подполковника нервно запрътглли на коленках, туго обтянутых новенькими синими бриджами.

- А что в полку? В полку ничего особенного. Утром двенадцать машин водили на Зееловские высоты. Не вернулся лейтенант Сапронов. Это новенький. Что с ним, ещё не выяснили, а в остальном все по-прежнему.

Демин натянуто рассмеялся:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное