Есть идея, – продолжил Валентин Николаевич, – что спустя каких-то двадцать – двадцать пять лет человек сможет жить почти бесконечно. Наблюдение это основано не на мечтах человечества о бессмертии, но на подтвержденных статистикой фактах наглядной прогрессии: если в двадцатом веке человечество увеличило продолжительность с сорока до семидесяти, то и в двадцать первом мы сможем удвоить достигнутое количество. Семью два четырнадцать, господа!»
После многочисленных аплодисментов Многожоркин отметил: «Но, разумеется, здесь встает вопрос перенаселения. Абсолютный максимум составляет всего восемь миллиардов сограждан. Нас же тем временем уже семь и восемь. Не значит ли это, что, если человечество хочет жить вдвое дольше, его должно быть и вдвое меньше? Да. И это разумно! – сказал Многожоркин. – Система соцрейтинга на данный момент уже существует, правда, введена пока лишь в Китае. Что это значит? Останутся лучшие? Выживут сильнейшие? Да. Почему бы нет? Это значит природный отбор. Естественный и разумный. Сокращение рождаемости за счет продолжительности, товарищи, – вот наш выход, наш выбор и наше спасение.
Это значит, что человек, не просто хомо разумный, как прежде, но хомо лучший, в скором времени в свои пятьдесят вполне сможет считать себя школьником, в сто же лет – студентом первого курса. Годы будут прибавлять человеку не болезней, но опыта, знаний, умения, в связи с чем конкретная дата рождения станет сразу же атавизмом и биологический возраст каждого гражданина будет исчисляться по данным медицинских исследований.
Таким образом мир избежит возрастной дискриминации и обеспечит себе разумную смену.
Что такое восемьсот семьдесят лет, товарищи? Восемьсот семьдесят лет прежде, до Григория Михайловича казавшиеся человечеству бездной, это, собственно, в новых масштабах – всего лишь восемь с половиной, товарищи, человек!
Что же будет дальше, спросите вы.
Вот что будет.
Человечество ни минуты жизни не будет более тратить на получение информации, доступ к ней будет обеспечен глобальной сетью, что в десятки, сотни, тысячи раз сэкономит человечеству время. Чем же займется в обретенной бесконечности человечество, человек? – спросите вы.
Что ж, отвечу.
Человечество будет двигаться дальше. Дальше, дальше и дальше. Бесконечность на то и дана, что ответы на загадки ее порождают загадки! Следом за Очевидцем попытаемся мы понять тайны сознания, мироздания и вселенных и колонизировать другие миры…
С чем обнимем искренне нашего юбиляра! – заключил Многожоркин. – Нашего Данко нового времени! И скажем ему с благодарностью от всего человечества: спасибо, Григорий Михайлович! Григорий Михайлович, в добрый путь!»
После чего и сам юбиляр, долгожитель и очевидец, прослезившись от благодарности, поделился с собравшимися на площади своим бесценным жизненным опытом: «Ничего не помню. Склероз».
Из нирваны
В удивительной душевного с телесным гармонии, так несвойственной человеку в предчувствии дня грядущего и вообще несвойственной человечеству, проснулся сегодня еще один наш герой, Сергей Андреевич Подподушкин.
Прекращение раздумий о «бытии и не», внутреннем, внешнем комфорте и дискомфорте свершилось в Подподушкине как-то разом и вдруг; проснувшись, он лишь с облегчением ощутил отсутствие чего-то привычного, что было, конечно, непривычно.
Он прислушался. Ибо даже если нам кажется, что достигли мы состояния, где не хочется нам ничего, и свободны лежим от своих пожеланий, обязательно что-то, пакость какая-нибудь, вмешается в это наше несомненное достижение и прошепчет: «Перевернись…»
И с тем крутимся на вертеле наших желаний пожизненно. Ибо это «перевернись» еще до аспида было первым дано искушением человеку.
«Перевернись…» – прошептал Сергею Андреевичу то ли бес, то ли аспид, но герой наш не шелохнулся.
«Перевернись, лучше будет…» – еще раз посоветовал внутренний сатана. Но и в этот раз герой наш не шелохнулся. Высшая цель жизни, желанный итог ее – состояние сансары – таким образом было достигнуто Подподушкиным и постигнуто. Состояние умиротворения полного, не хотелось ничего лучшего, и мысль перевернуться привычная Сергея Андреевича лишь ужаснула.
И в то время как желания наши по-прежнему продолжали превращать нашу жизнь в постоянное крученье-шипение на сковородках и вертелах, Сергей Андреевич продолжал лежать неподвижно и безмятежно. И при этом Подподушкин был жив, а не мертв, как вы, возможно, подумали. Не всегда и нам дано, как видите, облегчать страданья героя гибелью.