Жили люди как всегда. Записки Феди Булкина

Привидение Зильбермана появилось на кухне Якова Васильевича не в предутренней вьюжной мгле, не под сход полуночных стрелок, не по вызову доски спиритической и не в зимнюю жуть кануна сочельника, но оно появилось на кухне ровно в восемь, к самому завтраку, опровергнув бытующее в народе поверье, что все эти неприкаянные создания растворяются в солнечном свете. И когда разогретый, ощущая во рту приятную свежесть ментоловой пасты, хозяин квартиры вышел из ванной комнаты в облаке пара, привидение уже сидело в кресле его, ничего такого не делало, но достаточно и того, что сидело.

Увидав в своем кресле это явление, Яков Васильевич замер на порожике кухонном и, не находя в первые секунды слов, стоял в дверях неподвижно, глаза расширив от ужаса. Привидение было спокойно. Так встречается на границе сознания то, что есть, с тем, чего быть не может, но тоже есть. Очевидное с очевидным.

Так на горизонте смыкаются, не уменьшив расстояния между шпал, параллельные рельсов линии. Уменьшается, исчезая, птица в выси заоблачной, не уменьшившись, не исчезнув. Так, быть может, исчезаем и мы, никуда не исчезнув, после очевидного факта кончины. Это, впрочем, только предположение, мы пришли не обнадежить, но подбодрить, повторяя за классиком, не исчезнувшим в вечности: «Есть, Горацио…» Всё, товарищи, может быть.

«Что вы… кто…» – заговорил наконец хозяин с пришельцем из иной реальности, но вопрос был задан совершенно излишне, ибо новообразование, в кресле сидящее, было точной копией его самого. Привидение, очевидно, приходилось Якову Васильевичу не дальним родственником, не почившим прежним знакомым, не отцом, не братом, не чертом, не тезкой, не сатаной. Привидение Зильбермана было Яковом Васильевичем Зильберманом. Наподобие голограммы явление это дикое было соткано между тем из вполне телесных материй. Привидение было крупное, очень полное и одето в банный хозяйский халат.

«Что вам нужно?..» – подобрал наконец из сонма круживших голову мыслей нужный вопрос обладатель халата первого.

«Да я, Яша, так к тебе заглянул, по-соседски. Чайку плеснешь?» – отвечало явление. Чай – напиток, служащий гостеприимству, придающий любому общению вкус реальности; на том свете, как говорится, нальют – уверуем. Яков Васильевич шумно вдохнул и, с трудом проглотив комок воздуха, сделал шаг за порог.

Позавтракав, привидение расположилось в кресле хозяина поудобнее, протянуло ноги в хозяйских тапочках, зевнуло и сообщило благожелательно:

– Погощу…

Зильберман не нашел что ответить.

Был он холост, жил без кота и, при всем разнообразии выбора, менять положения не стремился, полагая, что лучше чай пить одному, чем делить заварку хорошую с неприятелем. Всякое совместное проживание, как известно, имеет предел. И не только предел за чертою известною, но предел терпению человеческому прижизненный. Живя от Якова Васильевича через стенку, мы однажды среди ночи расслышали душераздирающий вопль:

– Убирайся!

Так и мы, наблюдая со стороны себя, так сказать, в фантастических обстоятельствах раздвоения, иной раз подумаем с искренним возмущением: «Господи, до чего же отвратительный тип! И зачем Ты создал только этого человека?»

Замолчи

Что же, спорить что ли, буду я с ней? Ведь это же все равно что доказывать ежедневно какой-то там… что я есть! Ведь когда я мимо иду, она то не видит меня, то увидит, да не узнает! Ведь я мошка ей, мошка ей! А она мне тем более, хуже мошки…

Ф.М. Булкин

– Замолчи! – Гордеев встал, пробежался по комнате. Снова сел. Юрий Викторович продолжал говорить. Говорил он страстно, напористо, убедительно, приводил примеры, добивал сотней доводов. Гордеев, кусая губы, молчал.

– Ты пойми, я тебе добра желаю, Гордеев. Просто пойми, что это не выход, я…

Гордеев потянулся к бутылке, плеснул себе, но выпить забыл. Юрий Викторович опрокинул стопочку за него и продолжал говорить.

– Замолчи… – прошипел Гордеев и, обхватив руками гудящую голову, заткнул уши.

Но Юрий Викторович продолжал, и все, что он советовал, все, в чем обвинял он Гордеева, было слышно даже свозь зажатые уши.

– Последний раз тебя, сволочь, предупреждаю: заткнись. Заткнись, или… или…

– Или что? – оборвал насмешливо Юрий Викторович.

– Узнаешь, – пообещал Гордеев.

– Не смеши.

Юрий Викторович усмехнулся. Усмехнулся Гордеев. На минуту воцарилось молчание, но Юрий Викторович продолжал говорить…

– Ты пойми… – Но в этот миг Гордеев перешел от угрозы к действиям. Руки его взметнулись и сжали горло ненавистного говорящего…

Юрий Викторович Гордеев душил сам себя.

Повесть о миллионе