Жёлтая виолончель

– Не стали они с нами говорить. Этот банк принадлежал тем же бандитам. Откуда вообще здесь банки берутся? Или бандитские деньги, или государственные, уворованные какими-нибудь чиновниками или кагэбэшниками бывшими. Вот и этот банк, где мой отец кредит взял, оказался банком Филькина. Они просто пришли, показали бумаги какие-то да выгнали нас на улицу. Кое-какие вещи дали унести, и то спасибо. Мамины знакомые помогли поселиться в офицерскую общагу за городом. Это так говорится, что общага. Халупа просто. Построена она была рядом с военным городком полулегально, не принадлежала никому. Ни город о ней не заботился, ни военные. Воды там не было, канализация в подвал текла. Электричество, правда, было, но не всегда. Потому что грелись все обогревателями, готовили на плитках. Проводка нагрузки не выдерживала. Пожар был один раз сильный. Но нашей комнаты не коснулся. Короче, жили кое-как. В принципе, можно было жить. Только потом с мамой моей проблемы начались. Честно сказать, она всегда была странная. По крайней мере, я её нормальной не помню. Сильно она верующей была. Иногда чересчур просто. Ты думаешь, почему меня Верой зовут? Потому что мама моя – Софья Аркадьевна. Она мечтала, чтобы у неё три дочки родилось – Вера, Надежда и Любовь. Только не вышло. После меня был ещё у неё выкидыш, а потом рак нашли. Вырезали всё, что можно. Вылечилась, правда, но умом крепко тронулась. Сначала не очень заметно было, при отце. А потом, когда он умер, уже заметно. В школе она часто на уроках стала всякую чушь нести. Про ад в основном. Как там все горят, как мучаются. И черти ей везде мерещиться стали. Идёт человек какой-нибудь, а она на него кидается и крестить начинает с выпученными глазами. Говорит, у него клыки и когти, как у чёрта.

Я сглатываю слюну. Мне это что-то напоминает, должно быть.

– Ну, конечно, маму выгнали из школы скоро. Жить стало совсем не на что. Она сначала уборщицей пошла работать, но и там недолго продержалась. Чудила всё. То в выхлопную трубу кому-нибудь мусор запихает, то бак подожжёт. Пришлось мне пропитание добывать. А как в нашем городке девушка может заработать? Да практически никак. Даже вдоль дорог все места уже заняты. Периодически получалось что-то найти. В одной забегаловке официанткой подработала, продавщицей в палатке. Там парень со мной познакомился. Антон звали. В принципе, нормальный парень. Но алкаш. Работал с такими же, как он, на лесопилке. Считалось круто для нашей местности. Живые деньги платили. В основном-то у нас всё только обещали зарплату, да натурой кое-где давали. Сделал шестерёнку на заводе – шестерёнку и получи за работу, авось пристроишь куда. А Антон деньги зарабатывал, хоть и немного. Короче, стал за мной ухаживать. Иногда по пьяни деньги давал мне на что-нибудь. Я старалась не тратить. Но с ним жизнь не сахар была, конечно. Каждую неделю запой дней на пять. Когда трезвый, приличный был, даже интеллигентный, можно сказать. А когда выпьет, то не знаешь, чего от него ждать. То орать начнёт на тебя, то стукнет, то целоваться лезет. Я у него как-то спросила, что ему дороже – водка или я. Он мне честно сказал, что без меня он прожить может, а без водки – нет. Короче, перспектив у меня с ним не было никаких.

Мама тем временем продолжала съезжать с катушек. Иногда страшно с ней становилось. Помню, прихожу я как-то поздно домой, а в моей кровати чучело какое-то лежит, из газет скрученное. Спрашиваю, что это за дрянь, а мама так весело говорит «Это же Наденька, сестра твоя». И потом много таких Наденек разного размера я везде находила. То в банке с чаем, то в носке под подушкой, то в туфле. Жутковато, честно говоря. Но мучилась я так недолго. Как-то мама пошла гулять и на дорогу выбежала. Небось, опять чёрт где почудился. Сшибло её машиной, а потом ещё другой переехало. Я как раз из института возвращалась – смотрю, толпа собралась. Расталкиваю всех, а там она с расплющенной головой. Мне эта картинка до сих пор иногда перед глазами встаёт. Знаешь, я никогда маму особо не любила. Всё больше с отцом. Отец был крепкий, но маленького роста. Я в него пошла. А мама длинная, костлявая. Всё время в платочке, в юбке длинной. Выглядела вечно как чучело. Но когда она погибла, мне её так жалко стало, что я просто делать ничего не могла, всё плакала. Потому что представляла себя на её месте, такую бестолочь нелепую, и жизнь её бессмысленную, безысходную. И понимала, что так не хочу.

– А ты ещё и училась в институте? – уточняю я.