Жёны Шанго

Прикрыв дверь, Огун сразу же наткнулся на взволнованную Эву. Усмехнулся: сестра даже не пыталась скрыть, что подслушивала.

– Что – мы сильно орали? Ты испугалась, малышка? Ничего страшного. Я уезжаю сейчас…

– Уезжаешь? Куда? – всполошилась Эва. – Огун! Что я смогу тут с ними сделать, если…

– А ничего не надо делать, – спокойно отозвался брат. – Никто никуда не денется.

– Но… разве можно сейчас Шанго и Ошосси оставлять в одном доме? Шанго же убьёт его! Я всё слышала! Я… знаю, что натворил Ошосси!

– Эвинья, если Шанго хочет убить – он убивает, – пояснил Огун. – Не забудь, он мог прикончить Ошосси прямо во дворе тюрьмы. Так что не бойся, ничего больше не будет. Кроме того, тут остаётся Эшу.

Растерянная Эва молчала. Огун, хмурясь, прошёлся вдоль стены. Медленно, словно нехотя сказал:

– Да, вот ещё что… Ошосси может понадобиться твоя аше. Он на нуле. Ты ведь с ним поделишься, малышка?

– Конечно, но…

– А у меня важное дело в Баие, – И Огун, подбрасывая на ладони ключи от джипа, пошёл к калитке. Эва вздохнула – и отправилась в кухню.

После долгих поисков ей удалось найти огромную пачку чёрных бобов, луковицу, полбутылки дэндэ, замороженное мясо, пакет тапиоки, невскрытую банку кокосового молока и шесть сморщенных клубней батата. Вскоре на плите шкворчало масло, а Эва, пыхтя от натуги, старалась разделить ножом мёрзлые куски говядины. С этим ей помог появившийся Эшу. Он был в отвратительном настроении, но без спора согласился порезать лук, сделал это на удивление ловко и молча курил, сидя на подоконнике ногами наружу, всё время, пока сестра возилась у плиты.

Готовить Эва почти не умела. Но несколько раз на каникулах ей приходилось помогать старшей сестре, и она была уверена, что уж состряпать обычную фейжоаду она как-нибудь сможет. Помешивая в кастрюле бобы, Эва вспоминала сентенцию Оба о том, что голодный мужчина вообще не соображает, что он ест, до пятнадцатой ложки. Может, впрямь так оно и есть, как знать… Но не хватало ещё перетравить родных братьев!

Фейжоада «дошла», когда в окне, запутавшись в ветвях питангейр, повисла луна, а из сада, перекрывая стрёкот цикад, жалобно запела жаба. Чёрные бобы варились долго: взглянув на часы, Эва с ужасом убедилась, что уже час ночи.

– Шикарно! – одобрил Эшу, бодро забираясь ложкой в кастрюлю. – Это всё мне одному, да?

– Ты с ума сошёл? – рассердилась Эва. – Вон из кастрюли! Парни тоже ещё не ели!

– Шанго с канистрой кашасы захлопнулся наверху! – доложил Эшу. – Напился и храпит! Это до утра!

– Ошосси тоже спит?

– Не знаю. – Эшу сунул в рот разваренные бобы. – Он даже отлить не выходил.

– Сходи за ним. Пусть спустится поесть.

– Не спустится, – уверенно сказал Эшу, – Так что отдавай всё мне и… Ну что ты делаешь, Эвинья, зачем?

Эва, не отвечая, наполняла фейжоадой самую большую миску из бабушкиного буфета.

– Давай уж прямо в таз для белья! – возмутился Эшу. – Всю кастрюлю вывали ему целиком! За какие-такие заслуги? Где справедливость?!

Но Эва с дымящейся миской в руках уже шла к лестнице. Эшу, ворча, догнал сестру и засунул ей за бретельку платья начатую пачку сигарет.

Пьяным храпом Шанго, разносящимся по верхней галерее, можно было валить дождевой лес. Эва на цыпочках пробралась мимо запертой двери. Оказавшись возле бабушкиной спальни в конце коридора, тихо позвала:

– Ошосси… Ошосси!

Тишина. Помедлив, Эва пальцем босой ноги открыла дверь и вошла внутрь. В спальне было темно. По полу тянулся лунный луч.

– Ну, в чём дело? – Ошосси лежал поперёк огромной кровати, закинув руки за голову. Его дреды разметались по покрывалу, как щупальца спрута. – Я вообще-то сплю уже…

– Я приготовила поесть. – Эва прошла по серебристой дорожке к кровати. – Всё горячее. Будешь?

– А…

– Ещё есть сигареты.

– Давай!!! – Старушка-кровать жалобно взвизгнула, когда Ошосси подскочил на ней. – Матерь божья, Эвинья, давай!

Эва чуть не рассмеялась, когда брат со стоном выхватил у неё из рук пачку «Bacana». Вспыхнул огонёк. Раздался глубокий, счастливый вздох.

– Не мог сам спуститься? Надо было мучиться, да? – грустно спросила Эва, присаживаясь на край кровати и глядя на то, как Ошосси с упоением дымит сигаретой. Сделав ещё пару торопливых затяжек и пристроив окурок между своими непросохшими дредами, он набросился на фейжоаду.

Некоторое время из темноты доносились звуки, напоминающие Эве пиршество семьи броненосцев на городской помойке.

– Святая дева… малышка… когда ты так научилась? Вот не хочу обижать Оба… Но у тебя в сто раз лучше!

Через пять минут с фейжоадой было покончено, и в потёмках снова зажглась сигарета. Красный огонёк осветил страшные распухшие ссадины на лице Ошосси. Эва передёрнула плечами. Робко предложила:

– Может быть, всё-таки спустимся? Я хоть промою…

– Фигня. Пройдёт.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как последнее дерьмо, – буркнул Ошосси. И молчал, прислонившись спиной к стене и смоля одну сигарету за другой, пока луна не ушла из окна.

Внизу, в кухне, часы пробили половину второго.

– Ты ляжешь спать? – осторожно спросила Эва. – Я пойду?

– Посиди ещё, малышка, – вдруг попросил Ошосси. – Если тебе не… противно.