Жёны Шанго

Ещё пять минут Ошосси ожесточённо молотил то правой, то левой ногой «лапу», которую Йанса удерживала в руках. Затем снаряд полетел в кусты, и Йанса сразу, без предупреждения, задвигалась в джинге. Ошосси тут же подхватил её ритм, и уже две гибкие тени завертелись по площадке, то пропадая в тени, то выскакивая в лунный свет.

– Джинга! – сквозь зубы командовала Йанса, – Сразу – негачива! Вот теперь мартэлу, бей! Бей, доворачивайся! Компасу! Уходи в эшкиву! И в ау! Всё, молодец! Совсем другое дело! И хватит на сегодня. Ты устал. Завтра утром всё получится.

Ошосси вдруг шагнул к ней. Встал так близко, что Йанса почувствовала влажной от пота кожей его дыхание. Она не отстранилась – но Ошосси так и не решился коснуться её. Некоторое время они стояли молча. А потом луна ушла за крышу дома, погрузив маленький двор во тьму. И Йанса негромко спросила:

– Что ты вбил себе в голову? Что, охотник? Столько глупостей, одна на другой, – зачем? Ты же знал, что у нас с Шанго ничего не может быть! Что всё давно кончено! По-твоему, моё слово совсем ничего не значит?

Ошосси молчал. В темноте Йанса не видела его лица. Наконец, он медленно, тяжело выговорил:

– Я не идиот, местре. Я понимаю, что ты… что ты сама, быть может, этого не хочешь. Но Шанго – как наркотик для вас. Вы ничего не можете сделать. Он приходит, когда ему вздумается, и всё летит к чертям. И так будет всегда.

– Говоришь, наркотик… – Йанса помолчала. Незаметно перевела дыхание, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Ты пробовал когда-нибудь наркоту? Сам?

– Я сто раз говорил тебе, что – нет. Только маконью, но она же не в счёт…

– Но ты знаешь, почему с героина не могут соскочить?

– Ну-у… Все это знают! Кровь привыкает, без него начинает ломать и…

– Не могут, потому что не знают ничего лучше! – Йанса повернулась к Ошосси, положила ладони на его широкие, жёсткие плечи. – Ты понимаешь меня, охотник? Люди всегда, всю жизнь ищут то, что для них лучше! Я нашла. И мне удалось соскочить… с Шанго. Я это теперь точно знаю. А ты даже не заметил. Дурак.

Рядом – изумлённый вздох.

– Лучше – это… я?.. Йанса? Но… Но я же… я не…

– Понимай как знаешь! – раздражённо бросила она, отворачиваясь и шагая к дому. Но Ошосси догнал мулатку в двух шагах от крыльца. И прижал к себе так, что хрустнули кости.

– Йанса… Дьявол, детка! Прости меня!

– Пош-шёл вон! – простонала Йанса, тщетно пытаясь высвободить хотя бы один кулак. – Как… вы… мне… все… осточер… Ошосси! Что ты о себе… возомнил… хотела бы я знать?!. Ты ничуть не лучше! Нет! Такой же последний сукин…

Но Ошосси уже подхватил её на руки. И луна поспешно убралась в банановые заросли, а из темноты победно и насмешливо застрекотали цикады.

Утро вошло в окно тёплым розовым светом. Эва открыла глаза и долго лежала, глядя в потолок и слушая щебет птиц в саду. Пахло влажностью, цветущими гардениями, сигаретным дымком. Кофе – не пахло, из чего Эва сделала вывод, что Оба на кухне нет. Зато оттуда доносился стук молотка и мужское ворчание. Оранжево-коричневая ларанжейра, сидящая на подоконнике, презрительно прислушивалась к этим немузыкальным звукам. Заметив взгляд Эвы, она взмахнула крыльями, словно пожав плечами, и перелетела на ветку апельсинового деревца под окном.

Что-то легонько потянуло Эву за волосы. Она поморщилась и поправила цепочку на шее, уложив ожерелье Марэ между ключицами. Оно было ещё мокрым. И мало-помалу Эва вспомнила обо всём.

Большой дом на сваях с широкой верандой. Толпа чёрных людей с луками, топорами и копьями. Искажённые яростью лица, мокрые от дождя плечи. Ошун, стоящая среди воинов, её непривычно мрачные глаза. Молодая женщина, с рыданиями приникшая к ребёнку. Огун, Шанго и Эшу. Ошосси, беззвучно, как привидение, исчезающий в лесу. Мёртвые тела в красной от крови грязи. Нана Буруку в холщовом платье домашней рабыни. И тучи, и жёлтая вода реки, и радуга, спокойно и властно опоясавшая небо, и тёплые, последние капли дождя. «Всё кончилось? Всё позади?.. Моя мать получила что хотела и больше никого не тронет?»

В последнем Эве захотелось убедиться немедленно. Вскочив и кое-как пригладив встрёпанные кудряшки, она вышла из спальни в коридор…

… и сразу словно оказалась под перекрёстным обстрелом. Из двух комнат с широко открытыми дверями доносился раскатистый храп. Эва подошла на цыпочках к одной из них.

Огун спал на спине, запрокинув голову и выводя такие могучие рулады, что Эва невольно кинула взгляд на потолок: не треснул ли. Потолок был цел, но два серых геккона, забившись в угол, с ужасом поглядывали вниз, не решаясь ни шевельнуться, ни катапультироваться. Из-под руки Огуна виднелись встрёпанные кудри Оба. Эва незаметно отступила, прикрыла дверь. Заглянула в комнату напротив.