Жёны Шанго

Не глядя, она протянула руку, и Ошун молча положила на ладонь Нана Буруку цепь опеле. Без единого слова ориша спрятала её в складках своего одеяния.

– Благодарю тебя, Огун, – холодно произнесла она. – А теперь – время призвать Эуа. Прощайтесь.

И тут силы оставили Алайя. Судорожно обхватив руками фигурку сына, она спрятала лицо на его груди.

– Зумби… Зумби… Мой… Зумби… – бессвязно бормотала она, захлёбываясь рыданиями. – Столько лет… без тебя… Нет… нет…

Мальчик крепко обнял мать, но через её голову смотрел на отца. Глаза Зумби блестели от слёз, но губы были решительно сжаты. Мбасу медленно, одобрительно кивнул. На скулах его окаменели желваки, но голос, когда он обратился к жене, звучал ровно и сдержанно.

– Алайя, ты слышала слова ориша. Кто мы такие, чтобы спорить с Ифа?

Зумби мягко, но непреклонно отстранил мать. Подошёл к отцу. Взял его большую руку, приложился к ней сперва губами, потом лбом. Шёпотом спросил:

– Десять лет – это много?

– Успеешь стать воином.

Зумби кивнул. С достоинством подошёл под благословение Шанго. Надел на шею золотистый шнурок с раковиной каури, протянутый Ошун. В последний раз обнял рыдающую мать, бережно поднял её с земли и подвёл к отцу. И протянул руку Нана Буруку.

Нана спокойно и величественно кивнула мальчику. И, взяв скользкую от грязи ладошку, повела Зумби к дому. Ошун проводила их глазами – и вскинула руки к затянутому тучами небу.

– Рирро, Эуа! – разнёсся над двором и лесом её звонкий крик. – Рирро! Арроробой, Ошумарэ!

И ориша Эуа поднялась над лесом в своём бело-розовом сияющем одеянии. Люди запрокинули головы, глядя в её улыбающееся, безмятежное лицо. Тучи разошлись, радуга Ошумарэ огромными цветными воротами перекинулась над лесом. Дождь прекратился, и сверкающий край солнца поднялся к лицу Эуа. Она засмеялась. Золотые искры запрыгали по восхищённым чёрным лицам, по ладоням, складывающимся в молитвенных жестах. Мбасу поднял обессилевшую от рыданий жену, перекинул её через плечо. Махнул рукой – и первым повернул к лесу. Толпа воинов и бывших рабов потянулась следом. Люди несли оружие, найденное в доме, изувеченных и раненых, съестные припасы, мачете и топоры. Несколько женщин бережно прижимали к груди обёрнутые тканью статуэтки «святых». Ориша стояли на залитом дождём дворе, благословляя путь своих детей, и сияющая радуга висела в небе над жёлтой, успокоенной рекой.

Луис открыл глаза, силясь понять, где он находится. Голова немедленно выстрелила болью. К горлу комом подступила тошнота. Он лежал в затенённой спальне на собственной кровати. Из-под опущенных занавесей пробивался яркий солнечный луч, из чего Луис заключил, что сейчас – день.

И тут же вспомнил всё.

– Меча! Меча…

– Не трудитесь звать, сеньор, – в дверях появилась Долорес. Она была такой же, как всегда, – в белом платье с накрахмаленными оборками, в лиловом тюрбане на голове. Но Луису было невыносимо смотреть на неё. Ноющая боль не отступала. В мыслях неумолимо поднимался кошмар.

Тёмное, дымящееся небо. Рваные края облаков, как в день Апокалипсиса. Шумящая стена ливня… Чёрный демон, закрывающий собой полнеба, его адский хохот, синие комки молний, ветвистые вспышки, полосующие тучи… Нечеловечески прекрасная тварь в золотом одеянии, ворвавшаяся во двор на плечах черномазых обезьян… Скрюченный, почерневший труп Фелипе на полу… Меча, его Меча, припавшая к ногам языческой дьяволицы. Рабы, хлынувшие на двор. Коричневое, бесстрастное, как у черепахи, лицо старой Долорес. Её холодная, шершавая ладонь. Темнота…

Застонав, Луис закрыл глаза. Он хотел осенить себя крестным знамением, прочесть молитву – но рука, словно налитая чугуном, не могла подняться.

– Долорес, где Меча?

– Будьте мужественны, сеньор. Эта гадина сбежала вместе с остальными. Люди из киломбуш захватили фазенду. Они перебили охрану и надсмотрщиков, выпустили рабов, и те ушли. Они угнали скот, забрали всё, что можно было забрать. У вас не осталось ничего, кроме земли – и этого дома.

Луис приподнялся на локте, не сводя взгляда с лица старой негритянки.

– Но, Долорес… То, что я видел… Демоны преисподней здесь, в доме отца… Фелипе!

– Фелипе убило молнией. Такой страшной грозы и такого ливня я и не припомню. Молния ударила прямо в парня, упаси Господь его душу… – Долорес перекрестилась ладонью. Луис машинально последовал её примеру.

– А вы, сеньор мой, упали без чувств. Слава Пресвятой деве… Только поэтому вы и остались в живых. Иначе эти безбожники из киломбуш прикончили бы и вас. Вы ведь знаете, как оно бывает…

О да, Луис знал.

– Я сказала им, что вы мертвы, и они поверили. Перед тем, как уйти, они подожгли дом, но ливень погасил огонь: сгорел только угол задней стены.

– И… никого не осталось?

– Только ваша верная Долорес, сеньор. И мальчик.

– Мальчик?..

– Зумби, сеньор. Сын Мечи. Он здесь.

– Отчего же она оставила его? – ошеломлённо спросил Луис. Старуха пожала плечами.